Его обескураживающий тон, казалось, помог ей вернуть самообладание.

– Мне мистер Хантли показался приятным и вполне здравомыслящим джентльменом.

Блейк пожал плечами, не осмеливаясь сказать, что он на самом деле думает о Хантли, чтобы хоть намеком не выдать правды.

– Насколько я поняла, он из самой обычной семьи, – продолжала Минерва, – и его дедушка был торговцем. – Он довольно откровенно рассказал мне о своем происхождении, когда мы говорили о дополнительных выборах, в которых он принимает участие.

Когда этот мерзавец заявился в герцогскую ложу, Блейку потребовалось все его самообладание, чтобы не устроить скандал и не выбросить нахала в оркестровую яму. Блейк вышел из ложи, чтобы прийти в себя, и пропустил продолжительный разговор, состоявшийся между Минервой и Хантли. Внутри у него все клокотало, поскольку он не знал, чего же этот «старый друг» хотел от его невесты. Ничего хорошего, это уж точно.

– Помнится, Хантли как-то упоминал, что решил пробиться в парламент, – сказал Блейк.

– И что в этом плохого?

– Полагаю, ничего. Я не люблю общаться с политиками. Ради карьеры они готовы на любой обман.

– То, что мужчина хочет добиться успеха в жизни, вовсе не означает, что он не хочет действовать во имя блага страны. Не каждому повезло родиться богатым и знатным. Наше общество нуждается в талантливых людях, какого бы происхождения они ни были. Но возможно, вы с этим не согласитесь.

Если Минерва ожидала, что он ответит на ее вызов, высказавшись в защиту наследования мест в парламенте, то ее ждало разочарование. Блейк всегда осознавал парадокс, заключенный в том, какое место он занимает в этой системе. Многие люди, и прежде всего его отец, считали нелепостью тот факт, что ему исключительно по своему рождению суждено унаследовать немалую власть и огромную ответственность. И сам Блейк искренне соглашался с этими людьми.

Такого же мнения была и его невеста.

– Как верно отметил Шекспир, «печально, что рожденный для величия порой так мало оного достоин».

Поразительно было то, что она произнесла это без какого-то злого умысла. Она смотрела ему в лицо, говоря эти слова, и, очевидно, имела в виду именно его, но совершенно не осознавала, что ее слова могут быть восприняты как личное оскорбление.

– Это сущая чепуха, Джулиана! – Возмущенный голос Айверли прервал возникшую было неловкую паузу и, к облегчению Блейка, избавил его от необходимости отвечать собеседнице. – Готов биться об заклад, что этот переплет относится к семнадцатому веку.

– Абсолютная ерунда, Айверли, – возразила леди Чейз. – Любому дилетанту видно: это эпоха Елизаветы.

– Себастьян вновь завел свою пластинку, – заметила Минерва.

Блейк простонал:

– Книги!

– Пожалуйста, не надо! – добавил Стивен Монтроуз.

Все трое произнесли свои реплики почти одновременно и, переглянувшись, весело расхохотались.

– Себастьян и Джулиана могут препираться на эту тему бесконечно, – сказала Минерва. – Еще совсем недавно они терпеть друг друга не могли. И хотя теперь они друзья и Джулиана даже стала членом Бургундского клуба, спорить они не перестали.

Себастьян, Тарквин Комптон и Чейзы состояли в обществе собирателей книг – организации, членство в которой никогда не грозило Блейку.

– И обычно леди Чейз одерживает верх? – спросил он.

– Я не знаю, да и никогда этим не интересовалась. Боюсь, мой интерес к старинным книгам очень поверхностный. Если он вообще есть.

– Нет нужды извиняться передо мной, – сказал он, вызвав еще одну ее улыбку. – В этом я с вами абсолютно согласен.

Стивен кинул на него одобрительно-понимающий взгляд.