Василий, спустившись с холма, поспешил сразу же на всенощную, в усадебную церковь. Завтра, в праздник Петра и Павла, местный священник разрешил сказать проповедь, и текст ее Василий уже подготовил.

Он начал с апостолов. Сказал, что их не понимали и боялись, как некогда Христа, пославшего бесов в свиное стадо. Они несли свет, а людям было удобнее в темноте. Нет ничего нового в том, что грабят дома дворян, что убивают представителей власти, что ненавидят священников. Это было во все времена. Но есть светлая новость христианства. И если ее свет просветит сердца обычных людей, все изменится. Еще он говорил, цитируя из Посланий апостола Павла, о последних временах. Они приближаются. Если не будет покаяния, будет война, в которой погибнут все.

Рядом с благословенной «Александрией» графа Медема было два селения: Черный Затон и Аграфеновка. Сельская церковь находилась в усадьбе возле Черного Затона. Потрапезничав, Василий с Федей отправились домой. Начало темнеть.

Сначала Василий подумал, что это его излишняя впечатлительность вызвала смутные фигуры на дороге. Настоящий Достоевский, картинка к роману «Бесы». Но это были живые люди, молодые мужички из Аграфеновки, одного из которых звали Федором. Мужички встали, перекрыв дорогу. Василий боялся, что не сможет защитить Федю.

– Здравствуйте. – И он сделал полшага.

В ответ Федор только хмыкнул. Василий заметил, что все мужички – с палками от частокола. Господи, ни одного движения, чтобы не напали на Федю.

– Голосистый ты больно. Здравствуйте! – сказал Федор. И плюнул Василию на ботинки. – Скоро мы вас убивать будем.

Кто-то оказался за спиной, и потом вмиг что-то пронзительно зазвенело в ухе.

– Федя, беги!

– Упыри! Скоро не жить вам. Ни попам, ни помещикам.

И мужички ушли. Это была первая грозовая туча на небе Надеждина.

Василий стал священником, как он того и хотел. Одним из любимых мест служения его был храм во имя святителя Николая, прозванный Соломенной Сторожкой. Вокруг отца Василия собралась община молодых верующих людей, которых он щедро одарил теплом от своего жертвенного пламенного сердца. В конце 1929 года его арестовали.

Протоиерей Василий Надеждин умирал в 1930 году от тифа в лагерном лазарете. Те, кто должен был лечить, только издевались над ним, протыкая иголками тело. Но он, кажется, уже не чувствовал боли. Все ли написал? На письмо, его последнее письмо, в которое он был почти влюблен, так оно ему было дорого, сил хватило. И времени, отпущенного Богом. Временами наступал бред, в котором Елена играет на фортепиано. То в сером девичьем платье, одна, то дети, их с Элинькой дети, рядом и поют. То Федя достает манежный хлыстик, чтобы защитить его от нападающих. Но надо всем – глубокая и почти глухая, как зимний вечер в «Александрии», уверенность: это ненадолго. Лагерь не может быть вечным. Царство, Царство. Только оно. Только оно существует.

«…если я заболею тифом, то писать уже не смогу, никого из близких не увижу и не услышу, не смогу ничего передать им, кроме этого письма, если оно будет написано заранее и… если Господь устроит так, что оно дойдет до моих близких. Это письмо должно заменить меня, прощание со мною, участие в моих похоронах, которые произойдут здесь, без участия моих близких, без их молитвы и слез… Пишу все это спокойно и благодушно, ибо в душе живет неистребимая «Надеждинская» надежда, что я вовсе не умру здесь, что я уеду из этого проклятого места и увижу еще всех моих дорогих. Но это будет дело особой милости Божией, которой я, может быть, и не заслужил…»