С этими словами она выхватила у Альберта свой трофей и, проскочив мимо Йорика, как мимо обычного столба, сбежала по ступеням к своему купе и запрыгнула в него прямо через борт, не открывая дверцы.

– Эй, ты куда? – крикнула Лили.

– Праздновать!

– А мы?

– Сегодня вы мне не нужны! Я нуждаюсь в личном времени! – прокричала Зара.

Ее купе сорвалось с места и помчалось прочь. Еще несколько мгновений, и оно скрылось за поворотом.

– Вот тварь, она же говорила, что мы с ней в «Ниви-плюс» поедем… – выругалась Лили.

– Ладно, пойдем и мы, – махнул рукой Скрудж и только теперь обратил внимание на пребывавшего в оцепенении Йорика.

Впрочем, как и все остальные.

– А этот лошара все еще здесь, – усмехнулся Пол Руган, немногословный спортсмен, которому прочили перспективное будущее в одном из клубов города или даже округа.

– Иди домой, лох… – сказал Скрудж и, проходя мимо Йорика, оттолкнул его в сторону.

– Я не лох! – возмутился тот.

– Ты хуже, чем лох, ты тупой поедатель брюквы. Я из-за тебя бесценный раритет проспорил! – заметил ему Альберт.

– Нет-нет, не брюквы! Они с мамашей питаются спаржей-гигантом! – поправила наблюдательная Лили и засмеялась. А с ней и все остальные, кроме Альберта, который зло смотрел на Йорика и потом вдруг ударил его по лицу.

– Урод травоядный, – добавил он, уходя прочь.

– Я не лох! – закричал Йорик в отчаянии, а перед его затуманенным после удара взором проносились картины красного купе, красивых ног Зары, спаржи-гаганта и уравнения из задачки с выпускного экзамена. Очень уж коварная и сложная была задачка, но он справился.

Вдруг пелена спала, и Йорик, вскочив, бросился за обидчиком, однако нарвался на жесткий удар Скруджа.

– Нечестно… – прошептал Йорик, оседая. Удар был болезненным, Скрудж тренировался по системе «малай», и с ним никто не конфликтовал. Опасались.

– Это я тебя еще пожалел, – сказал Скрудж, удерживая Йорика, чтобы тот не завалился на спину. – Просто посиди и успокойся. Лох.

Он оставил Йорика и побежав догонять тусовку, а «лох», держась за живот, стал осторожно пытаться дышать. И еще он старался не думать о том, что с ним сегодня произошло, и это как будто бы получалось – в голове не стало никаких мыслей, только спасительная пустота, однако из глаз лились предательские слезы, отчего хотелось побежать к маме и заплакать, уткнувшись в ее пропахший кухней фартук.

Он так всегда делал раньше, когда его обижали. Но теперь он не мог позволить себе этого, потому что уже окончил школу и было ему восемнадцать лет.

Как назло, сломался электровелосипед. Снова упали драйвера зарядного устройства.

Поломка несерьезная, и дома Йорик мог решить проблему за пятнадцать минут, но то, что этот пустяк случился в тот же день, что и Большая Обида, делало поломку не такой уж пустячной, поэтому Йорик с досады дважды лягнул отказавший велосипед, пока буксировал его пешком до дома.

Дома мама сразу разобралась, что у сына проблемы, однако, несмотря на допрос чуть ли не с пристрастием, до причины плохого настроения и припухших глаз ей докопаться не удалось.

– Сынок, а ты поиграй на лабандоне, – предложила она. – Ты давно не упражнялся, хотя раньше играл довольно часто.

– Зачем мне играть на лабандоне, мама? – спросил Йорик, глядя в окно. Он машинально жевал биточки из спаржи, потому что мама всегда говорила, будто еда помогает справиться с депрессией.

И Йорик ел, хотя почти не чувствовал вкуса.

– Когда у твоего дяди Эрика случалось плохое настроение – он играл на лабандоне. И когда у твоего дедушки Резвеля было плохое настроение, он тоже брал в руки лабандон.