Вот он сейчас, тот, кому я вручила свою девственность, свою честь, душу, сердце, он стоит и слушает герцога Фармана, совсем не оборачиваясь в мою сторону, а тот, напротив, время от времени следит за всеми.

Правая рука короля, его недремлющее око и стальная десница, оберегает монарха и хранит мир в королевстве. И всё же именно для него я задумала сегодняшнее представление.

— Ваше величество, — улыбалась я мужу. — Я никогда вас не подводила, не подведу и сейчас.

— Ты много раз разочаровывала меня, Гердарика. Но пока радовала больше. Пусть так будет и впредь.

И король отвернулся к подданному, чьи уста источали настолько сладкую лесть, что становилось тошно всем, кроме этих двоих.

Мы спешились, жрецы Высокого Бога суетились у Древних камней, разбросанных по круглой поляне, лишённой растительности. Когда-то на заре королевства здесь проводились мистерии. Жертвоприношение, заканчивающееся пиром, а потом и оргией.

Здесь зачинались великие воины, великие святые и ужасные грешники.

У этих гладких, словно отполированных бесчисленными касаниями рук, камней прямоугольной формы, образующих полукруг, появились первые короли, свершившие настолько большие и славные битвы, что о них помнят до сих пор.

Этой славе, могуществу, древней магии, всё ещё теплящейся в голой земле, и завидовал Анкильд. Говорят, умершие на камнях, немедленно попадают на Небо в тёплые руки Матери-Богини. Но жертва должна быть осознанной, добровольной.

— Во имя Высокого Бога и Бога-Прародителя всех магических сущностей, мы приносим эту жертву, чтобы сладкий дым сожжения свежей плоти достиг Вечных Чертогов. Да начнётся наш пир, чтобы продолжиться на Небе!

Секач был давно повержен умелой рукой герцога Фармана. Мои фрейлины, те, кому я дозволила быть на охоте, сразу донесли, что на самом деле герцог слишком берёг себя, а смертельный удар свирепому зверю нанесла совсем другая рука. Моего тайного лорда.

И тем нетерпеливее становилась я в ожидании моего выступления.

Как символично, Эсмонд убил вепря, а я отправлю тело и часть души зверя наверх, чтобы сделать его бессмертным в нашей памяти. И чтобы мой муж заслужил милость Богов, чуть не прибравших его к себе до срока.

Жрец заколол уже мёртвого секача, которого двое мужчин водрузили на центральный камень, потому что остальные были слишком малы для него, служка уже разжёг огонь, и хворост затрещал.

Настало моё время.

Солнце зашло за тучи, я всё явственнее чувствовала приближение грозы, и своим Даром сдерживала её приход.

Анкильд подал мне руку и подвёл к алтарю. Огонь никак не желал разжигаться, добираясь до камня, он словно отступал, чтобы в следующий раз предпринять ещё одно, но не такое рьяное усилие.

Жрецы старались возносить молитвы, а их послушники подбрасывали сухие ветки, но свежая алая кровь текла по серому камню, нагретому солнцем за сотни лет бездействия, а огонь еле тлел, грозя и вовсе затухнуть.

Я смотрела на него, вспоминая, как в пещере на границе наших королевств, где мы с Эсмондом впервые познали друг друга, от руки лорда зажглось пламя.

Оно текло, как по венам, по стенам пещеры и находило отклик в наших сердцах, а мы сделали шаг навстречу любви. И наш огонь воспылал до Небес.

Сами Боги одобрили тайный союз.

— Гердарика! — прошипел в ухо Анкильд, недовольный тем, что я просто стою и смотрю на хворост.

И я разжала руку, цепляющуюся за мужа. Сделала шаг вперёд.

Мне больше никто не был нужен настолько сильно, чтобы затмить главную цель моей жизни — подняться до Небес и воссиять на небосклоне в исходе дня и до рассвета. Никто, кроме детей и Эсмонда.