У примитивных народов в самых разных уголках планеты мы видим одну и ту же картину: ритуалы, знаменующие этап вступления в зрелость, для девочек значительно проще. Обычно знаковым моментом становилось начало менструации, за этим следовали небольшие ритуалы (например, нужно провести 3 дня в отдельном помещении, постясь). Далее она уже считалась женщиной, могла одеваться и украшать себя как взрослая. Для мужчин племени становилось очевидным: девочка вступила в возраст невесты, теперь за ней можно ухаживать.
А вот инициационные ритуалы для мальчиков гораздо сложнее, дольше и даже страшнее: это тяжелые испытания, которые выдерживал не всякий и не с первого раза. Мальчик должен был доказать свое право называться мужчиной и вести мужской образ жизни. В какой именно момент мальчик отважится на прохождение инициационного ритуала, зачастую он мог выбирать сам. Обычно был «желательный» возрастной диапазон, дольше которого затягивать инициацию считалось постыдным. И не прошедший инициацию юноша (отказавшийся от испытаний или не выдержавший их) не считался мужчиной – воином и охотником. Он был обречен заниматься женской работой и не мог жениться (в некоторых племенах даже надевал женскую одежду).
Есть еще одна гипотеза о том, почему мужчина вынужден доказывать свою мужественность чаще, чем женщина доказывает свою женственность. Уже не биологизаторская, а психоаналитическая.
Когда рождается младенец, вне зависимости от его пола, самым близким человеком для него становится мать. И именно с ней младенец бессознательно идентифицируется; это называется «первичной половой идентификацией». Для младенца-девочки такая идентификация совпадает с полом биологическим, и впоследствии она просто развивает свою женственность, переходя с одного возрастного этапа на другой. Естественно, для младенца-мальчика все не так просто: ведь изначально он идентифицирован с женской фигурой. И лишь затем меняет объект для идентификации: появляется фигура отца (или заменяющего его мужчины, в некоторых случаях это может быть дедушка, отчим, дядя, крестный…).
Если мужская фигура в жизни мальчика так и не появляется, бессознательно он остается идентифицированным с матерью, из материнского поля женских энергий так и не переходит в отцовское поле мужских энергий. В этом случае психологическим полом мальчика остается женский пол, во взрослости он проявляет женский тип поведения, его сексуальное влечение направлено на мужчин. Он или позволит себе пойти за своими желаниями и разовьет гомосексуальные отношения с мужчиной (для его психологического пола они будут гетеросексуальными). Или, отрицая и подавляя гомосексуальные импульсы, останется в сексуальной изоляции, рационализируя это социально приемлемым образом: «Не встретил ту единственную» и т.д. Также латентный гомосексуализм может перейти и в гомофобию.
Возникает закономерный вопрос: всегда ли в ситуации отсутствия рядом реальной мужской фигуры мальчик идентифицируется с матерью? Ведь в жизни бывают разные обстоятельства. Например, после Второй Мировой войны число взрослых мужчин сильно сократилось, были семьи, а то и целые деревни, в которых их не осталось вообще. Но военное и послевоенное поколение мальчиков выросло достаточно мужественным. Потому что ключевым моментом является следующее: символический образ, с которым мальчик идентифицируется, формируется в его внутренней психической реальности. Он символичен и необязательно должен иметь реальное воплощение вовне. То есть образ мужчины, подходящий для идентификации, может быть символическим, не требующим реального присутствия мужчины рядом. После войны живого отца могло рядом не быть, но символически он присутствовал в поле семьи, и этот образ был положительным. Женщины семьи вспоминали отца-героя, мальчик знал о нем, уважал, восхищался и хотел быть похожим на него. Идентификация происходила: даже после смерти отца его связь с сыном не нарушалась, осуществлялась преемственность мужественности.