– Что-нибудь не так, госпожа?

– А ты как думаешь?

– Не знаю... – несчастно. Вдруг доходит, надо же. – Мне... подняться? – спрашивает.

– Как хочешь, – отвечаю. – Нравится пол обтирать, пожалуйста.

– Так положено.

– Я тебе уже говорила, как положено со мной.

– Простите... – поднимается.

– Антер...

Смотрит.

– Ты сможешь вести себя как вольный, чтобы тебя не заподозрили?

– Я постараюсь, госпожа.

– Если мне придётся платить штраф из-за того, что ты неправильно себя повёл...

Сжимается, глядит затравленно.

– ... больше не буду с тобой выходить как с равным, – заканчиваю. – Ну а если кто-то чип засечёт, это будет целиком моя вина, можешь не переживать, если вдруг...

Антер

«Как с равным»...

Почему-то слова отдаются в сердце, завязают там как в патоке и, кажется, начинают пригревать. Осознаю, что хочу побыть с ней как вольный. Хочу. Посидеть в кафе – а не стоять за спиной, или у стены, или на специальном низком топчане для рабов, или у ног... Да даже танцевать. Пусть не умею, но когда-то же в школе ставили разные танцы, приходилось изредка участвовать в общественной жизни.

Вдруг вспоминается, как мы спортзал оборудовали. Ну это громко сказано, почти всё сделали машины, я чуть помог выгрести габаритный мусор да проверить, как снаряды и тренажёры закреплены. Ничего мне не приказывала, всё как-то легко, весело... По-человечески. Устали за день – но приятная такая усталость. Нормальная.

Моюсь, тщательно выбриваюсь, до чего зарос-то, волосы бы подстричь. Пытаюсь придать им приличный вид. Никак не могу выбрать одежду. Решаю поинтересоваться.

Накинув халат, стучу в её комнату.

Кажется, от неожиданности открываю рот. Какое платьице, короткое, но пышное, синее-синее, какая же она красивая... какие ноги...

Нет, она и раньше хорошо одевалась, но осознание, что я пойду с этой девушкой... Может, это всё-таки какое-то особо изощрённое издевательство?

Соломенные волосы полумокрые – похоже, оторвал её от укладки.

– Что? – смотрит вопросительно.

– Хотел поинтересоваться, что за кафе и как туда одеваться.

Улыбается.

– Видишь, – указывает на себя руками. – Вот так, чтобы соответствовать.

Киваю. Поворачивается. Сглатываю, глядя на открытую изящную спину.

– Это будет непросто, – бормочу.

Останавливается. Что я сделал не так?

Тамалия        

Поворачиваюсь обратно, кажется, слегка напугав его. Шагаю вперёд. По-моему, сглатывает и немного краснеет.

– Глупости, – говорю тихо. – Ты хоть представляешь себе, как ты хорош? Ты же красивый, особенно когда не смотришь так затравленно! Разве не понимаешь, почему Амира с Олинкой слюни пускают, всё забыть тебя не могут? Потому, что в тебе настоящая, мужская красота, и мужественность тоже! И не смейся! Есть она у тебя, когда забываешь, что ты раб. Да и когда помнишь – тоже!

– Да я же трус... – бормочет.

– Кто тебе сказал такую глупость?!

– Сам знаю.

– Ну и дурак! Ничего ты не знаешь! Да то, что тебе пришлось пережить... И снова вставать, и снова пытаться сбежать, и снова находить в себе силы жить...

– Бояться, дрожать, унижаться... – едва слышно.

– И всё равно поднимать голову и вставать на ноги, – говорю. Смотрит недоверчиво, а глаза... Кажется, прямо засветились.

Едва не целую в щёку, забыла, что это для нормальных парней награда, а для солнца моего – пытка с наказанием. Обнимаю – легонько, по-дружески.

– Я тебя уважаю, – говорю. – Можешь не верить, но это правда.

Антер

Отстраняется, уходит – легко так, быстро, слишком быстро... Даже жаль. Стою. Размышляю.

Неужели правду говорит? Неужели такое возможно?

Ощущаю влагу на щеке. Видела бы ты, хозяйка, как я тут слёзы пускаю, что сказала бы о мужественности и мужской красоте?