– Вы не читаете газет? – спросил управляющий, о котором она успела забыть. Его голос показался ей неестественно громким, глубоким, напряженным. Она повернулась к нему, встретилась взглядом, читая в его глазах любопытство.

– А о чем пишут газеты? – спросила Габу, не получила ответа от управляющего, повернулась к законникам с непроницаемыми лицами, снова заглянула в глаза управляющего.

– Думаю, будет лучше, если вы пойдете с нами, – подал наконец голос один из законников.

– Да что, черт возьми…

Габу запнулась на полуслове, увидев в руках управляющего газету, на главной странице которой была помещена фотография брата. Еще она увидела слова – жуткие, леденящие кровь: «Убийство, безумие…»

– Мне нужно одеться, – сказала Габу законникам, снова забыв о существовании управляющего.

Она шагнула назад в свой номер, попыталась закрыть дверь. Законники шагнули следом за ней, не позволив сделать этого.

– Собираетесь смотреть? – спросила Габу, но так и не смогла разозлиться, повернулась к законникам спиной, бросила на кровать одеяло и начала одеваться.

Все было как в тумане. Мысли метались от одного воспоминания к другому. В ушах гудел какой-то далекий погребальный плач – надрывный, затихающий, словно взгляд умирающего человека. Глаза матери, которую Габу держит за руку за мгновение до смерти. Где был тогда ее брат? Развлекался, сбежав из подводного города… Габу вышла из отеля, села в машину законников. Воспоминания все еще застилали глаза. Что говорила мать перед смертью? В основном это был бред. Говорят, малани умирают легко и быстро – ложь.

– Неправда, – сказала Габу одному из законников.

Мужчина нахмурился, но отвечать не стал, да Габу и не заметила бы этого, не услышала. Она смотрела за окно, смотрела, как по тротуарам плывут сияющие толпы людей. Габу почувствовала легкое онемение. Оно зародилось где-то в ступнях, поднялось по бедрам к груди и выше, в самый мозг, превращая все в нечто замедленное, незначительное. Время и то, казалось, утратило свою стройность. Вот Габу садится в машину, вот они едут по городу, а вот уже останавливаются. И все это сливается в одно мгновение – короткое, быстротечное, безнадежно утраченное.

– Зачем я здесь? – спросила Габу, когда ее усадили за стол в комнате для допросов. Перед ней лежали фотографии с картинами брата, сделанными кровью жертв на стенах их квартир.

– Вы знали об этом? – спросил начинающий седеть следователь.

Габу качнула головой.

– Совсем ничего? – следователь осторожно подвинул к ней одну из фотографий. Габу отвернулась. – Нет. Смотрите. Я хочу, чтобы вы смотрели!

– Не буду! – выкрикнула Габу, чувствуя, как с этим криком кончаются оставшиеся силы.

– Ваш брат сказал, что вы помогали ему.

– Что?

– Сказал, что помогали ему скрывать это.

– Это неправда, – Габу услышала, как предательски дрогнул голос. – Он не мог…

– Не мог что?

– Не мог сказать, не мог сделать… – немота снова начала подчинять тело, язык и тот стал ватным и непослушным. – Мне нехорошо, – призналась Габу.

– Вот как? – следователь подался вперед.

Габу выдержала его взгляд, попросила воды. Следователь что-то хмыкнул себе под нос, вышел, вернулся с бумажным стаканом минералки. Габу выпила, долго вертела стакан в руках, не зная, что с ним делать.

– Как вы думаете, почему Пилс оплатил ваш переезд в этот город? – спросил следователь, став неожиданно дружелюбным.

– Потому что он мой брат? – неуверенно предположила Габу.

– Вы так думаете?

– А вы когда-нибудь были в подводном городе?

– Говорят, это почти ад.

– Они не врут.

– А вы?