До тех пор, пока Трикси не уходит из зала, я не могу сосредоточиться. Так или иначе, нахожу глазами девушку и проклятую дыру внутри себя. Она ничего не делает, но та ноющая дыра даёт знать о том, что всё ещё присутствует. Темнота окутывает разум, и я увеличиваю скорость и силу удара, пытаясь избавиться от чувств и прошлого, которое продолжает преследовать.

Как только её спина скрывается за поворотом, наношу по груше последний удар, вкладывая всю ярость, скопившуюся внутри. Сбрасываю перчатки и вытираю лицо руками.

– Черт! – цежу сквозь зубы.

Если я – ни враг и ни друг, то кто я? Легко: я хочу быть больше этих двух значений. Мне не нужна даже середина в виде никого. Я хочу быть кем-то для неё.

При разговоре с Мэди, мама как-то обмолвилась, что худшее из мук – отрицание чувств. Бессмысленность, которая ни к чему не приведет, а лишь усугубит. Ты добровольно отказываешься от того, чего желает сердце. Это равно тому, что отказываешься от самого себя, выдавая ложь за правду. Ненавидя враньё, я часто бью правдой там, где не требуется. Это одновременно проклятие и святость. Не знаю, что способно погубить меня: другой человек, или я сам.

Завершаю тренировку, не желая оставаться один на один с самим собой, и следую в раздевалку, а после в душевые.

Контрастный душ помогает взбодриться и обрести чистое сознание, где нет места дерьму. Сегодня предстоит побегать ради младшего братишки, которому скоро шестнадцать и которому родители решили закатить не хилую тусовку. Засранцу повезло. Я тоже с удовольствием вернусь в школу, чтобы повторить наш день рождения.

Выключаю воду и смотрю на постой крючок. Я пока не страдаю амнезией.

Проклятый шкафчик тоже пуст. И ключ, покоившийся рядом с полотенцем, тоже исчез. Одежда испарилась вместе с паром в душевой. Но остались кроссовки. Отлично. Оглядев квадрат со шкафчиками, я улыбаюсь.

Выруливаю из раздевалки, прикрываю хозяйство и гордо вышагиваю по коридору университета, ловя ошарашенные взгляды студентов. Улыбка становится ещё шире, когда девочки в открытую рассматривают моё тело. Я готов надрать одну задницу и вернуться к желающим уединиться. К собственной радости, далеко ходить не приходится. Я нахожу нужную блондинку в потоке студентов.

Карие глаза обращаются ко мне, когда кладу ладонь на хрупкое плечо и силой разворачиваю к себе.

– Пляж для нудистов не здесь, Картер, – вздёрнув подбородок, парирует она.

– Да? У меня проблемы с географией. Верни одежду, и мы разойдёмся на мирной ноте.

– Какую к чёрту одежду? Ты пропустил удар в голову от груши?

Усмехаясь, я нависаю над ней.

– Девочки уже увидели всё, что необходимо, и я желаю только одного: чтобы ты отдала одежду, а я вернулся к ним, показав не только внешность, но опыт.

– Я не знаю, о чём ты, – фыркает она, положив тёплые ладони на мои плечи и оттолкнув в сторону.

В те же секунду пакет в её руках начинает играть мелодией, которую поставил на отца. Моя улыбка становится шире. Наверное, каждый во вселенной понимает, что мои джинсы сейчас покоятся в этом пакете.

– Поторопись, у меня дела.

– Я не знаю, о чём ты, – настаивает она. Поразительная уверенность в себе.

– Тебе, должно быть, сейчас звонит мой отец.

Девушка морщится, а я силой вытягиваю пакет из рук и достаю мобильник из кармана джинс. Маленькая чертовка решила перейти мне дорогу, но я не слабак, и со мной эти девчачьи штучки не прокатят. Разводилу не разведёшь.

Поиграв бровями, я прижимаю телефон к уху, чтобы ответить, но голос отца раздаётся не по ту сторону линии, а прямо по коридору.