– Какого хрена ты рылся в моей комнате?

– Это уже не твоя комната, – блеск его глаз отражает внутреннее веселье.

– Это всё ещё моя комната, мама будет только рада, если вернусь назад.

– Ма-а-ам?! – громко растягивает Эйден.

– Что? – её звонкий голос разносится с первого этажа.

– Ты будешь рада, если Мэйс свалит из штата?

Я отвешиваю ему подзатыльник.

Мама ничего не отвечает, зато слышу приглушённый смех отца, чему улыбаюсь подобно идиоту. Она наверняка попросила нас заткнуться и пожить в мире и гармонии хотя бы пять минут. До девятнадцати лет тишина не решалась заглянуть к нам, отчасти, благодаря мне, и сейчас снова с визгом несётся в закат, когда отец, я и Эйден снова собираемся в одном доме. Это подобно кратеру вулкана, который готов рвануть в любую секунду.

Слегка пихаю брата в плечо, и он тут же делает это в ответ. Я пользуюсь удобным случаем и его рассеянностью, неожиданно образую кольцо на шее, и снова зажимаю голову между бедром и локтем, намагничивая волосы.

– Ещё раз, и побрею тебя налысо ночью. Мама не должна знать, у неё своих проблем достаточно. Я не маленький пацан, чтобы она переживала за меня.

– Она должна знать, – брыкается он.

– Она не должна знать.

– С какого хрена?

– С такого хрена. Я предупредил.

– Она может тебе помочь! – Эйден вырывается и выпрямляется. Между нами несколько дюймов разницы в росте, и я пользуюсь ею, смотря на него сверху вниз.

– Чем она может помочь? Лишними переживаниями и нервотрёпкой?

– Советом, придурок.

– Не лезть не в своё дело и быть более сдержанным?

– Не только это, хотя тебе бы не помешало. Она несколько лет это толкует.

– Не думай, что ты умней меня.

– Я не думаю. Я знаю.

– Ты такой наивный.

– Ты такой тупой.

Эйден хочет пройти в свою комнату, но ставлю подножку, из-за чего он балансирует в воздухе.

– Я придушу тебя, если мама хоть что-то узнает о том, чего знать не должна. Ты думаешь только о себе.

– Я не думаю только о себе, – недовольно ворчит он.

– Ты хочешь, чтобы она знала для поучений меня и не говорила что-то тебе, а я хочу, чтобы она не знала, но для того, чтобы спокойно жила и не переживала лишний раз. Это ты эгоист, а не я. Я думаю о ней, а ты думаешь о себе.

– Я думаю о тебе!

Я удивляюсь, но скрываю за угрюмостью.

Переживает за меня?

– Мне не нужна помощь, я со всем справляюсь.

Эйден фыркает и открывает дверь, но не торопится заходить.

– Ты стал другим.

С этими словами, между нами вырастает стена.

– Я не изменился, – тихо оспариваю, но понимаю, что он прав. Я действительно стал другим. А он уже исчез за дверью.

Не успеваю опомниться, как отец вручает сумку в руки, на которую изумлённо таращусь. Меня только что выпроводили из дома? Это какая-то шутка?

Растерянно хлопаю глазами.

– Пошли.

– Не понял, – я в замешательстве.

– Ты хотел позаниматься, – напоминает он. – Поехали сейчас.

– Прямо сейчас?

– Да.

– Уже начало девятого.

Он изгибает бровь и открывает парадную дверь. Ничего удивительно, если закроет её перед моим носом и посмеётся, радуясь тому, что развёл малышню.

– И что?

– Ничего, – обескураженно соглашаюсь я.

Я возвращаюсь в дом и застаю маму в гостиной с бумагами в руках и на журнальном столике.

– Пока, мам.

Быстро целую её щёку и плетусь на выход.

– Приедешь завтра? – доносится от неё, когда сворачиваю в обратном направлении.

Я выглядываю из-за поворота и улыбаюсь.

– А что на ужин?

– Ты используешь меня, подлец, – наигранно оскорбляется она.

– Разве что твои кулинарные навыки, – подмигиваю и получаю улыбку, от чего теплеет на сердце.

В машине воцаряется гробовая тишина. Это не нравится сразу, и я, как маленький мальчик, поджимаю задницу, потому что отец оторвёт башку, если мило побеседовал с Дортоном насчёт второго случая на неделе. Для меня ничего не случилось, но для ректора начало конца света.