— Да вы, Максим Викторович, знаток смотрю… — пытаюсь сохранить браваду, но это сложно, когда оппонента затыкать неприлично, зато ему этикет не писан.

— Уходишь от темы, Костик, — оскаливается он почти что по-отечески. — Давай начистоту. Как пацан ты мне нравишься. Не прям сто из ста, но терпимо. А как к парню, с которым моя дочь где-то шатается вечерами, у меня к тебе возникло пару вопросов.

7. Артхаусный кошмар. 2

— Что ещё? — цежу раздражённо.

— Скажи честно, запал на мою Ксению?

— Вы прикалываетесь?!

— Хватит юлить, Соколовский!

Вот же ж…

Тут очень тонкий момент. Как у сапёра — ошибиться можно только раз.

— А в этом есть смысл? Не видит она во мне счастья своего, — не говорю ни да ни нет.

— И ты, конечно, не знаешь почему, — иронизирует сосед.

— Как минимум, потому что она ещё ребёнок! — взрываюсь. — И какому только идиоту пришло в голову дарить ей мотоцикл?!

— Соколовский! Умный самый? — ревёт тот самый идиот. — Нет, лучше пусть мою дочь подвозит кто попало!

— Я бы подвозил! — рявкаю ему в тон.

— Губа треснет!

— Ах, да. Лучше пусть вообще одна кукует.

Высказался. Аж легче стало.

— Сам поражаюсь, как быстро сдувает её кавалеров, веришь?

— Ничего удивительного… — бросаю сквозь зубы, морщась от ощущения, что он не хуже меня знает реальную причину.

— Ну вот и продолжайте дружить, раз она к тебе дышит ровно. Меня в принципе всё устраивает. А тебя, Костик?

— Нормально мне! — огрызается во мне задетая гордость. Хотя, откуда вдруг взялась эта досада, сказать сложно. Ну ровно и ровно, больно мне надо с ним спорить… — Всё или ко мне остались ещё вопросы?

Пару мгновений он смотрит на меня так, что я на всякий случай отступаю ещё на шаг, готовый удрать с кавалерийской скоростью. И нет, мне не будет стыдно. Кто с ним знаком — поймёт.

— Иди уже… — отвечает Максим Викторович, задумчиво потирая подбородок. — Да, кстати. В следующий раз мою дочь на ночной сеанс приходи отпрашивать лично… Во избежание сюрпризов, так сказать. Я отпущу под твою ответственность.

Этого мне не хватало! Ей только дай волю, потом не угонишься. Нет, прикрывать такие авантюры я больше не стану. Хватит.

— Вряд ли. Говорю же — тупой был фильм. В гости пусть приходит, как раньше. Дома в любой момент можно переключить.

— Ну… Ты это явно не сегодня узнал, зачем-то же попёрлись, — резонно замечает Максим Викторович.

— Глупость сделал… — бормочу, наконец, так и не определившись, что чувствую. Кроме желания провалиться под землю.

— Впредь поосторожней с глупостями-то… — деловито кивает он. И как хлопнет опять меня по спине до пёстрых искр в глазах. — Иди. Заболтались мы.

— Ага… Я пошёл…

Захожу в подъезд с совершенно чётким ощущением, что мне сейчас поджаривают спину газовой горелкой.

Пожалуй, с поездками впритирочку пора завязывать. Больших глупостей я в жизни не совершал!

Последнее, о чём думаю, прежде чем провалиться в сон — это мечтательная улыбка Ксюши, в момент, когда она вышла из той злосчастной комнаты.

По лицу видно — довольная. Сделала по-своему мартышка неугомонная! Экстремалка, блин, упоротая! Детка моя сладкая…

А потом мне снится, что я… кот. Обычный рыжий котяра подзаборной породы — тощий и озабоченный как в самый разгар марта. И вот этот ни разу не элитарный кот, то есть я, безвольно пускает слюну на операционном столе, пока какой-то маньячина в белой маске ловко ощипывает пушок с кошачьих бубенцов.

Хотя есть чёткое осознание, что это, мать его, артхаусный кошмар, а ощущения яркие настолько, что мне под кожу залазит всё, что только способно сжиматься!

Здесь действие прилично замедляется, дабы я мог детально запечатлеть у себя в голове эту мизансцену и даже успеть сквозь наркоз мяукнуть о пощаде. Но двуногий лишь торжествующе поигрывает скальпелем, примериваясь уж чересчур знакомым взглядом к скукожившимся предметам особого трепета любого уважающего себя самца…