– Ты всегда будешь для них батраком, если женишься на ней, сынок. Это неправильно, несправедливо, но так уж получается. Всякий раз глядя на тебя, они будут вспоминать, кем ты был раньше и кем стал теперь.

Питер отмахнулся от его доводов. Он уже с комфортом устроился в мире Кэти, обжился в нем, врос в него, принадлежал ему. Его же собственный прежний мир давно отошел в прошлое, став частью чьей-то чужой жизни. Теперь ему порой казалось, что в Висконсине он вырос как будто случайно или даже как будто это был не он, а кто-то другой, и он не имеет к этому факту прошлого никакого отношения.

Даже Вьетнам казался ему более реальным, чем детство и юность, проведенные на ферме. Временами ему бывало трудно поверить в то, что он и в самом деле прожил там целых двадцать лет. Не прошло и года, как Питер стал бизнесменом и настоящим ньюйоркцем. К отцу и сестре он по-прежнему относился с любовью и знал, что так будет всегда. Однако мысль о жизни на ферме, как и раньше, повергала его в ужас. Но как ни пытался Питер убедить отца, что поступает правильно, тот отказывался принимать в расчет его аргументы.

Хаскелл-старший оставался на прежних позициях, не одобряя брак сына, однако, в конце концов, согласился приехать на свадьбу, скорее всего, лишь потому, что устал выслушивать доводы сына, пытавшегося доказать правильность этого шага.

Впрочем, неожиданно все вышло иначе. Питер ужасно расстроился, что Хаскелл-старший все-таки не появился на их с Кэти свадьбе. За неделю до торжественного дня, когда отец работал на тракторе, произошел несчастный случай. Отец повредил спину и сломал руку. Мюриэл в это время была беременна четвертым ребенком. Приехать сама она не могла, а ее муж Джек не захотел лететь в Нью-Йорк и оставлять ее одну.

Поначалу Питер чувствовал себя брошенным своей семьей, но вскоре это ощущение притупилось, и он снова окунулся в круговорот повседневных дел и забот.

Они с Кэти отправились в свадебное путешествие в Европу, а когда вернулись, у них так и не нашлось времени для поездки в Висконсин. Вечно мешали какие-то дела, другие планы, инициаторами которых зачастую становились Кэти или Фрэнк.

Но Питер пообещал отцу, что они приедут на Рождество и на этот раз ничто не помешает ему выполнить обещанное. Он не стал заранее говорить Кэти о своем намерении: решил сделать для нее сюрприз. Да и вообще, он уже начал подозревать, что это, пожалуй, единственный способ съездить наконец к родным.

Но накануне Дня благодарения с отцом случился инфаркт, от которого он скончался. Питер воспринял смерть отца близко к сердцу. Его не отпускало чувство вины и горечи. Так получилось, что Кэти так ни разу и не встретилась с его отцом.

Питер взял ее с собой на похороны. Это было тягостное мероприятие, проходившее под проливным дождем. Кэти стояла рядом и выглядела бесчувственной, словно деревянной. Питер же чувствовал себя абсолютно потерянным. Мюриэл, стоя чуть поодаль, рядом с мужем и детьми, безутешно рыдала. Контраст между сельскими жителями и приезжими ньюйоркцами бросался в глаза. И Питер понял, насколько он отдалился от сестры и соседей, уехав отсюда, и как мало теперь между ними общего.

Кэти чувствовала себя в их обществе неловко и честно призналась в этом Питеру. Со своей стороны, Мюриэл тоже держалась с ней на удивление холодно, что, в общем, было ей не свойственно. Когда Питер попенял сестре на это, та заметила, что Кэти здесь чужая. Хотя она и жена Питера, она ни разу не соизволила навестить их, пока его отец был жив.

Кэти своим внешним видом, в дорогом черном пальто и меховой шапочке, резко выделялась на общем фоне. Было видно, что ей не терпится поскорее уехать, и Мюриэл сочла своим долгом сказать об этом вслух, к немалой досаде брата. Она отпустила еще какой-то резкий комментарий в адрес Кейт, и они с Питером заговорили на повышенных тонах, а потом оба расплакались.