Самолет оторвался от взлетной полосы, взял курс на аэропорт имени Кеннеди, и Питер понял: он навсегда расстался с фермой и всем тем, что она олицетворяла. Оставалось лишь надеяться, что при этом он не потерял навсегда сестру.

Пока они летели в Нью-Йорк, да и в следующие недели, Питер молча оплакивал смерть отца. Он не стал делиться с Кейт своими чувствами, опасаясь, что она не сумеет разделить его горе. Он пару раз звонил сестре, но та или была занята с детьми, или, как всегда, помогала Джеку. У нее никогда не находилось свободного времени, чтобы поговорить, а если и находилось, сестра отпускала в адрес Кейт нелицеприятные замечания, которые больно задевали его самого.

Нескрываемая неприязнь Мюриэл и критика в адрес Кейт сделали свое дело: спустя какое-то время Питер просто перестал звонить сестре. Он с головой погрузился в работу и находил утешение и отдохновение в том, что происходило в его рабочем кабинете. Работа была для него вторым домом, здесь он чувствовал себя как рыба в воде. Более того, вся его нью-йоркская жизнь казалась ему наиболее комфортным способом существования. Он идеально вписался и в корпорацию «Уилсон-Донован», и в круг своих новых друзей, и в ту жизнь, которую создала для него Кейт. Казалось, он родился в таком блестящем окружении и никогда не жил иной жизнью.

Нью-йоркские друзья признавали его своим. Еще бы! С его безукоризненным вкусом и манерами иначе и быть не могло. Правда, над ним нередко смеялись, когда он признавался, что вырос на ферме. В таких случаях чаще всего ему не верили. Он больше походил на уроженца Бостона или Нью-Йорка, чем на человека из глубинки штата Висконсин. Впрочем, неудивительно: Питер быстро приобрел столичный лоск, что, впрочем, от него и ожидали в семье Фрэнка Донована.

Фрэнк настоял на том, чтобы Кейт и Питер поселились в Гринвиче, штат Коннектикут, где жил он сам. Он хотел, чтобы «его дочурка», которая также привыкла к этому месту, оставалась с ним рядом. Фирма «Уилсон-Донован» базировалась в Нью-Йорке, где у семейства имелась небольшая квартира, но сами Донованы всегда жили в Гринвиче, в часе езды от Нью-Йорка. Это было удобно, и Питер каждый день ездил с тестем на поезде на работу.

Питеру нравилось в Гринвиче. Он любил свой дом, он был счастлив, что Кейт стала его женой. Они по большей части жили дружно. Единственное разногласие между ними сводилось к тому, что, по ее убеждению, ему причиталась доля фермы, которую потом можно было продать. Впрочем, они давно уже перестали спорить по этому поводу, деликатно избегая потенциально конфликтной темы.

В целом Питера беспокоило другое: то, что дом для них купил Фрэнк. Питер пытался возражать, но решил не расстраивать Кейт – та слезно умоляла его не огорчать отца отказом. Питер сопротивлялся, как мог, но Кейт в конце концов одержала победу. Ей хотелось, чтобы у них был большой дом, чтобы как можно скорее в его стенах зазвенели детские голоса. Питер же пока никак не мог позволить себе такую привычную для нее роскошь, как просторный дом, в котором – по мнению ее отца – его дочь должна жить. Это была именно та проблема, которой Питер всегда опасался.

Но Донованы виртуозно справились и с этим. Прекрасный дом в тюдоровском стиле отец Кейт назвал «свадебным подарком». Питеру он показался даже не домом, а настоящим дворцом. Просторный дом для большой семьи. В нем имелась роскошная гостиная, прекрасная веранда, четыре спальни, огромный кабинет для него самого и поистине фантастическая кухня в стиле кантри.