– Да я-то понял, – так же холодно кивнул он. – А вы понимаете, что это вам надо это внимательно прочитать? Там про все написано… И про строй, и про дары…

Он отошел к другому экспонату, но вглядывался в него уже как-то рассеянно и слушал без комментариев.

Я подошел к тексту присяги и стал переписывать процитированные президентом места. Мне очень не хотелось ошибиться.

А Владимир Путин, возвращаясь, неожиданно подошел и сказал:

– Читаете? Вот и читайте!

– Я даже конспектирую.

– Можете брошюру взять, там, по-моему, все это есть. И учите.

Как он в этой суете заметил-то эти глянцевые проспектики с текстом присяги на русском и английском, которые лежали в сторонке?..

И, уже отходя, вдруг, глядя в другую сторону, негромко, но отчетливо произнес:

– Я эту клятву давно уже дал. Еще в 1975-м.

Он, значит, принял это близко к сердцу. И видимо, думал над ответом. И ответил.

Осталось выяснить, что было в 1975-м в его жизни.

А я это и так знал.

Он курсы подготовки оперативного состава окончил, после которых уехал работать в ГДР.

На медиафоруме «Общероссийского народного фронта» Владимир Путин публично размышлял о демократии.

Раздумья его свелись к тому, что «изъяны присущи самой парламентской демократии, и на Западе тоже» и что «можно, конечно, вернуть всех в одно стойло, но не хотелось бы… Уберем? Да они (Владимир Путин, видимо, решил, что сейчас будет благоразумнее противопоставить себя чиновникам. – А. К.) все равно будут влиять! Даже на прямое тайное голосование!»

Президент России слишком хорошо, похоже, знал, о чем говорит.

Но тут он выступил с инициативой:

– Надо придумать такие новые формы демократии, которые позволят не дать им этого делать!

То есть его амбиции в том, чтобы придумать новую форму демократии, на фоне которой померкнут все до сих пор существовавшие.

Да, ради этого стоит заводиться.

Общественная палата в полном, VI составе ожидала встречи с президентом России. Господин Путин не спешил доставить ей это удовольствие: до встречи с членами Общественной палаты ему предстоял еще целый обед с президентом Киргизии Алмазбеком Атамбаевым.

– А что, вы работать сюда пришли, в Общественную палату? – не удержавшись, спросил я одного из новых членов ОП, которого знал по его прежней многогранной деятельности.

– Конечно! – воскликнул он.

– О, это необычно, – еще больше не удержался я. – Разве Общественная палата когда-то работала?

– Но теперь все изменится! – настаивал он.

– Вот именно это члены каждого нового созыва и говорят!

– Но ведь состав-то изменился!

– Вот только это каждый раз и меняется.

И вот с этим он уже не спорил. А просто сник.

Честно говоря, я тоже расстроился. Возможно, это был единственный тут человек, которому и правда чертовски хотелось поработать. И, кажется, я его разубедил.

Впрочем, я услышал, как о перспективах нового созыва Первому каналу рассказывает еще один член ОП:

– Мы можем замодерировать новые идеи! Новые законопроекты! Проэкспертизировать! Довести их до кондиции!

Действительно, именно этим начинали заниматься члены первых созывов – на этом и заканчивали.

– Можем еще раз проверить все на прочность! Все институты! – продолжал выступающий перед камерой Первого канала. – А общественный контроль?! Тут тоже нужны профессионалы!..

Удивительно, как люди тут не хотели называть себя своими именами. Один из них, член ОП нескольких последних созывов, начал было что-то объяснять мне про институты влияния и опять контроля, и снова общественного, а потом вдруг сбился и со странной обидой переспросил:

– А что вы так на меня смотрите? Ну да, все не так. Но кто тут у нас влиятельный? Кто что-то решает? У нас это один человек. А так, какая разница, Общественная палата или кабинет министров?..