– Да.

– Ладно. Кого интересует Фреди? Идолы избраны – Анна Франк, Корчак, кто там еще?

– Лео Бек, Эли Визель…

– Эти не столь популярны. Короче, Фреди спас меня в Терезине. Устроил к детям в Дрезденские казармы заниматься с детьми физкультурой. Тех, кто работал с детьми, до определенного времени на восток не отправляли. Ой, куда-то мы не туда заехали…

– Вернемся в Брно?

– Да. После курса я вернулась к родителям Герберта, он все еще работал в деревне. Когда евреям запретили ездить на общественном транспорте, он нашел работу на строительстве вокзала в Брно, а я давала на дому уроки гимнастики для еврейских девочек. Мы отодвигали мебель в сторону и упражнялись. Еще была у меня ученица моего возраста или чуть постарше, жена главы еврейской общины Брно, к ней я ходила на дом. Милейшая женщина, прелесть какая куколка. Из Терезина их отправили «Вайзунгом». Знаешь, что это такое? Бизнес-класс. Комфортабельный вагон для еврейского начальства. В Освенциме этот вагон первым отправляли в газ. Ничего, что я забегаю вперед? Хотя поди разбери, где назад, а где вперед…

Мои родители оказались в первом транспорте из Брно в Терезин – сначала был АК-1 из Праги, потом этот, в конце ноября сорок первого. Я думала, что никогда их больше не увижу. Но еще увижу, не бойся!

В начале декабря мой дядя с женой уехали в Терезин. В январе сорок второго их депортировали в Ригу и там убили, я слышала, там расстреляли всех.

Мы остались в Брно с моей бабушкой, ей было восемьдесят четыре года. Когда в марте сорок второго пришла наша очередь, мы думали только об одном: что делать с бабушкой? В списках ее не было. Что делать? Кто будет за ней ухаживать? Решили взять с собой. Прибыли мы в Терезин в день рождения моего отца, ему исполнилось сорок девять лет. Тебе сколько?

– Сорок шесть.

Представь себе, тогда он был всего на три года старше! Но выглядел… Первые сутки мы провели в шлойске, это такое место, где все отбирают. Там я получила первый шок. И не из‐за кошмара вокруг, нет. Я не думала, что нас ждет курорт. Из-за мамы. В то время гетто еще было закрыто, дабы евреи не контактировали с местным населением. Чехов осталось раз-два и обчелся, и вот из‐за них тысячи евреев были заперты в казармах. К чему это я? А, вот! Поскольку у отца была работа в другой казарме, он мог выходить из своей по пропуску. И он привел маму в шлойску. Контрабандой. А мама… увидела корку хлеба на полу, схватила ее и начала грызть.

Мириам заплакала и вышла из комнаты. Ее не было минут десять, и я забеспокоилась. Может, хватит на сегодня? Нет, она готова продолжать.

– Пойми, раз я здесь, значит, в какой-то момент плохое закончится. Зузка, вон, выжила, жаль только рядится в тряпье! Так вот, несколько месяцев я прожила в Дрезденских казармах. До обеда у всех была физкультура, после обеда я тоже возилась с детьми. Сидела с ними, рассказывала что-то, чему-то учила, это было самое начало, первые четыре месяца.

– Какие упражнения вы делали?

– Показать?

– Да.

– Сейчас покажу. Построились в круг, маршируем.

Мириам марширует, прихрамывая.

– Руки вверх! Ты чего сидишь? Вставай! Руки в стороны, раз, два, три, четыре, машем ладонями над полом.

Вспомнились ежедневные занятия ЛФК в больнице. Никакого задора. Мириам на нас не было.

– Представь себе, я в центре, вокруг дети. Встали на носочки, подняли руки вверх, вдохнули, тянемся, тянемся – выдохнули. Мне уже на носочках никак. А ты старайся!

Мириам плюхнулась на стул, допила воду.

– Жми на кнопку. Пусть Гидеон услышит про бабушку. Она жила с нами в Дрезденских казармах. В малюсенькой комнатушке нас было пятеро: мама, я, Зузка, Лили Соботка – она живет в Кирият-Бялике – и восемнадцатилетняя сирота Хеленка Лампл из Иглавы. Матери у нее не было, а отец покончил с собой в Терезине.