– А у них есть дети?

Гершль улыбнулся. Он ждал этого вопроса.

– Есть, двое. Авраам, двенадцати лет от роду, и маленькая Лия, ей всего пять.

– Их имена такие… Никогда прежде не слышал, чтобы детей звали такими именами!

– Это еврейские имена. А сегодня мы празднуем Субботу.

– А как это – праздновать субботу? – спросил мальчик.

– Суббота – священный день, отведенный для отдыха и памяти.

– Как воскресенье?

– Да. Но наша Суббота, мы зовем ее Шабат, она начинается пятничным вечером, когда на небе появляются первые три звезды.

Тем временем они все выше забирались вверх по лесистому склону, пробираясь между валунами. Старик ставил ногу осторожно, стараясь не споткнуться, пока его восьмилетний внук проворно скакал с камня на камень. Сергей услышал, как его дед, с трудом переводя дыхание, предостерегающе окликнул его:

– Смотри, осторожней, Сократ… камни такие скользкие, не упади!

Опять это имя.

– Почему вы зовете меня этим именем – Сократ?

– Так мы звали тебя когда-то, еще в ту пору, когда тебя привезли к нам совсем младенцем.

– А что это за имя такое?

Взгляд Гершля затуманился, прошлое снова встало перед ним.

– Когда твоя мать, Наталья, была еще девочкой, я часто читал ей вслух из наших еврейских книг, Талмуда и Торы, и из других мудрых книг, где говорилось, как жили когда-то в древние времена великие философы. Ей больше всего нравился один грек, его-то и звали Сократ. Жил он давным-давно… и был мудрейшим и достойнейшим из людей.

Невидящий взгляд Гершля был обращен куда-то вдаль, то ли к небу, то ли к холмам, едва различимым в свинцовой дымке.

– А когда у нас появился ты, мы с твоей бабушкой стали звать тебя нашим маленьким Сократом… словно наша дочь, а твоя мать, была снова с нами.

– А чем моей матери понравился этот Сократ? Своей мудростью?

– Да, но не только. Он был смелым и обладал сильным характером.

– А что он такого сделал?

– Сократ учил молодежь в Афинах – есть такой город в одной далекой стране – жить достойно и ценить мир превыше всего. Он говорил о себе, что ничего не знает, но умел задавать такие умные вопросы, которые сразу открывали, кто перед ним – лжец или правдивый человек. Он был мыслителем и одновременно человеком действия. В молодости он был борцом и храбрым солдатом, но потом возненавидел войну. Он был… как бы это сказать… мирным воином, вот как.

На время удовлетворив свое любопытство, Сергей остановился, чтобы получше рассмотреть открывавшийся внизу заснеженный ландшафт. Лучи закатного солнца играли на белой равнине, переливаясь на деревьях, на серебристых мхах. Разгоряченный свежим морозным воздухом, прогулкой и предвкушением того, что еще готовит ему этот удивительный день, Сергей просто не мог устоять на месте. Он бросился вперед, затем все-таки заставил себя остановиться. Нетерпеливо приплясывая на месте, он решил дождаться деда.

Глядя на старика, который с трудом пробирался между камнями, Сергею вдруг припомнилось это слово: «еврей». Время от времени оно всплывало в школьных разговорах, вот и дядя упомянул его в своем кабинете.

– Эй, дедушка, – Сергей помахал ему рукой, – скажите, а вы еврей?

– Да, – стараясь отдышаться, ответил Гершль. – И я, и ты тоже… Твоя мать была еврейка, а твой отец… ну и что из того, что он не был евреем… в тебе ведь течет еврейская кровь.

Сергей посмотрел на свои ладони, пунцовые на морозном воздухе. Вот оно как получается… в нем течет и казацкая кровь, и еврейская.

– Скажите, дедушка…

– Лучше зови меня дедуля и на «ты», хорошо? Ты ведь мой маленький внучек! – Гершль наконец-то поравнялся со своим внуком и присел на заснеженный валун, чтобы немного перевести дыхание.