– Я солдат, офицер…
– Да, Огюстен, знаю. Твой сюртук остался в сундуке?
Он пожал плечами:
– Наверное. Он не попадался мне на глаза уже несколько месяцев.
– Приведи его в порядок.
– Мы куда-то идём? В театр? На бал? Или ещё куда-нибудь? Ты же знаешь, что я ненавижу все эти забавы.
Она дотронулась до его губ:
– Мы уедем из Сан-Доминго, дорогой.
– Я – капитан, – упрямо повторил он.
– Да, мой капитан. Твоя честь не пострадает.
Вероятно, Огюстену следовало расспросить, что, когда и почему, но он слишком устал, и всё это было чересчур сложно. Он снял мундир. Оставшись в одних носках и панталонах, откинулся назад, что-то проворчал и заснул, похрапывая.
«Он постарел», – подумала Соланж, с удивлением вглядываясь в изборождённое морщинами, утомлённое лицо. Она избегала излишне чувствительного настроения, виня себя: зачем я сняла с себя ответственность? К чему Форнье решать судьбу Эскарлеттов? «Отдыхай, мой храбрый капитан. Скоро все наши беды закончатся».
Нет, Соланж ещё не знала, что предпримет. У неё не было слов для описания того яркого тока жизни, что теперь пульсировал в её веках и всём теле, от кончиков пальцев до пят. Она была уверена только в одном: им нужно покинуть остров. Здесь у них нет ничего, ни плантации, ни положения, бесполезно даже уверять себя, что сегодняшний день будет таким же, как вчерашний. Если они останутся, то погибнут.
Соланж поймёт, что поступила верно, после того, как сделает это.
Чисто гэлльский дух преобразовал бедный старый «Эрмини», обросший ракушками за время блокады французский флагманский корабль, в арабский сказочный дворец: полотна красной, голубой, зелёной и золотистой ткани свешивались с рей и брасов, на пушечной палубе стояли пальмы в горшках, а светильники были расставлены так, чтобы не мешать любовному уединению в укромных уголках. Военный духовой оркестр негромко наигрывал, офицеры в серебристых шлемах с плюмажем провозглашали тосты в честь своих дам-креолок, пока чернокожие слуги в красных и синих тюрбанах скользили в толпе, наполняя бокалы. Генерал-майор Донатьен-Мари-Жозеф де Вимер, виконт де Рошамбо, стоя среди пальм на корме, встречал гостей. Генерал Рошамбо разъяснял суть Американской революции (где он был адъютантом своего отца) незнакомому капитану американского торгового судна.
– Капитан Колдуэлл, вы в самом деле уверены, что генерал Корнуоллис сдался генералу Вашингтону в Йорктауне, тем самым положив конец Войне за независимость? Точно? А, миссис Форнье. Вы нас совсем забыли. Когда мы имели удовольствие последний раз видеть вас?.. Кажется, в театре? На той неудачной постановке Мольера?
Под пластырем на его напудренной щеке, возможно, скрывался шанкр, и, когда генерал прижался губами к её руке, Соланж с трудом сдержалась, чтобы поскорее её не вытереть.
– Мой дорогой генерал, в вашем обществе я начинаю опасаться за своё целомудрие.
Капитан негромко рассмеялся.
– Дорогая миссис Форнье, вы меня перехваливаете. Позвольте представить вам капитана Колдуэлла. Он родом из Бостона. И, пожалуй, единственный честный человек в Кап-Франсе. Вне всякого сомнения, его судно одно тут сохраняет нейтралитет.
Улыбка у генерала была совершенно плотоядная.
– Я не спрашиваю, сколько моих лучших офицеров предлагали взятки капитану Колдуэллу. «Всего лишь маленькую каюту, месье…», «местечко в парусной кладовой…», «прямо на палубе в проходе…». Не станем называть имён, капитан. Пусть мои иллюзии останутся нетронутыми.
Американец пожал плечами:
– Что хорошего в деньгах покойнику – тратить их нужно на этом свете.