– Ей четырнадцать лет, и хотя Сеосерес слегка перезрела для замужества, но она такая же непорочная, как не проколотая и не нанизанная в ожерелье жемчужина. Она образованна и может поддерживать беседу на самые разные темы, говорить о вещах, о которых я, даже я, ничего не знаю. Законы философии и логики, трактаты великого лекаря Ибн Сины, стихи о Маджнуне и Лейли, математика, которую называют геометрией и алгеброй…

Думаю, вас не удивит, что мы, слушатели, справедливо усомнились в том, что прекрасная черкешенка в действительности обладала всеми этими достоинствами. Если это так, то почему же тогда она пожелала выйти замуж за грубого армянина с губами, словно сделанными из ливера, с головой без затылка и посвятить себя тому, чтобы хранить обрезки его ногтей в безопасности от колдунов? Я думаю, что сомнения отразились у нас на лицах, а Какика, должно быть, заметил это, потому что он наконец встал, неверной походкой вышел из зала и неуклюже поднялся по лестнице, чтобы позвать принцессу из уединенной комнаты. Когда он стащил ее вниз, насильно волоча за руку, Сеосерес старалась держаться с девической скромностью, не оказывая сопротивления жениху. Он втащил ее в зал, поставил посередине и содрал чадру, которая закрывала лицо девушки.

Если бы в тот момент все гости не были заняты яствами, стоявшими перед ними, а большинство из них уже не отупели от выпивки, тогда, возможно, кто-нибудь и попытался бы помешать грубым действиям Какики. То, что девушку насильно привели в зал, конечно же, вызвало недовольство среди ее родственников-мужчин. Несколько священников-мусульман прикрыли свои лица, да и христиане постарше смущенно отвели взгляды. Однако остальных мало беспокоило то, что Какика нарушил правила хорошего тона, поскольку они получили возможность насладиться результатом его действий: принцесса Сеосерес и правда оказалась замечательной представительницей своего народа, славящегося красотой.

У принцессы были длинные волнистые волосы и невероятно соблазнительная фигурка, а ее лицо было так прелестно, что девушке не требовалось даже легонько подводить глаза сурьмой и мазать губы красным ягодным соком. Светлая девичья кожа покрылась румянцем стыдливости, мы успели лишь мельком увидеть коричневые, как gahwah, глаза, после чего Сеосерес опустила их и так и осталась стоять, устремив свой взор долу. Однако мы смогли пристально разглядеть ее безупречные брови и длинные ресницы, совершенной формы нос, чувственный рот и нежный подбородок. Какика удерживал так невесту с минуту, сопровождая это представление клоунскими поклонами и жестами. А затем, как только он выпустил ее руку, девушка тут же выплыла из зала и исчезла из виду.

Говорят, когда-то армяне были хорошим доблестным народом и совершали немало воинских подвигов. Однако в наше время они превратились в жалкое подобие мужчин и умеют лишь пить да мошенничать на базаре. Об этом я слышал ранее, и это подтвердило поведение сына остикана. Я не имею в виду ту выходку, которую он позволил себе с невестой на торжественном обеде; гораздо хуже оказалось то, что произошло после.

После того как Сеосерес ушла, Какика снова шлепнулся за нашу скатерть, между мной и моим отцом, огляделся вокруг с самодовольной ухмылкой и так, чтобы слышали все, спросил:

– Ну, что скажете о моей невесте, а?

Сидевшие рядом родственники черкешенки лишь обменялись мрачными взглядами; другие мужчины, находившиеся поодаль, просто пробормотали вежливые замечания и похвалы. Какика приосанился, словно комплименты относились к нему, и, казалось, еще сильнее захмелел и стал еще более подлым. Он продолжил хвалебные речи в честь своей невесты, уделяя внимание теперь не красоте ее лица, а привлекательности некоторых других частей тела; его ухмылки становились все более плотоядными, а с ливероподобных губ стекала слюна.