Он поморгал, снова потряс головой и только теперь посмотрел в сторону, откуда лилась музыка.

– Да ну нафиг! – невольно вырвалось у него, когда, раскачиваясь, фонарь выхватил из темноты тоненькую девичью фигурку, притулившуюся на хлипкой скамейке. В руках девушка держала гитару, её пальцы перебирали струны, а за её спиной стоял ещё кто-то, тёмная фигура, почти скрытая в тени. Тот, кто стоял за спиной девушки, имел вполне себе различимые очертания, его руки обхватывали девичьи запястья, его длинные волосы падали ей на лицо… Он помогал ей, он учил её этой мелодии, и Даша, казалось, чувствует его, и плевать, что он полупрозрачный и будто соткан из тьмы, плевать, что объятия его невесомы, она чувствует, она знает наверняка, что он рядом.

И тут Даша ошиблась. Понятное дело, она не музыкант, и тогда он ударил. Или не ударил, Гриша не разглядел, но что-то произошло и девушка, вскрикнув, упала со скамейки, бряцнула, ударившись об ограду гитара и короткий вой пронёсся по тихому погосту. Не слышимый ухом, но вполне уловимый на уровне осязания.

Гриша бросился на помощь, увидел, что девчонку, как от пощёчины, мотнуло в сторону, услышал, как захрипела она, схватившись за живот…

Метнулось вверх пламя зажжённой свечи, затрещало, огонь сорвался с неё вверх, лизнул искусственные цветы у креста… Цветы вспыхнули факелом, послышался треск, полетели в разные стороны искры.

Девчонка, увлекаемая Гришей за ограду, охнула, взвизгнула тоненько и затихла, а в её широко распахнутых глазах плясал отблеск пламени…

– Даш! Даша! – Григорий тряс её за плечи, пытаясь привести в чувство, но она всё стояла и смотрела, как занимаются и тут же вспыхивают, объятые пламенем, венки и цветы, как лижет огонь полированный бок гитары… – Идём! – надрывался Гриша, хватая девушку в охапку и утаскивая прочь от могилы, – Идём же, глупая!

Даша моргнула. Раз, другой… На длинных ресницах повисла слезинка, но девушка резко вскинула руку к лицу, отёрла ладонью глаза и будто проснулась. Оглянулась в страхе на охваченный огнём крест, снова охнула, теперь уже осознано, и совсем неосознанно, скорее прячась от страха, прильнула к Грише. Он обнял её, повёл прочь от огня по гравийной дорожке. Прощаясь, тоскливо скрипел за их спинами одинокий фонарь.

До Дашиного дома добрались довольно быстро. За воротами кладбища сели в машину, пять минут езды, и вот они уже стоят на пороге перед незапертой дверью. Даша уже вполне адекватна. Чуть заторможена, но это объяснимо, она мнётся, не зная, пригласить спутника в дом или прогнать.

– Лихо ты! – кивнул Григорий на приоткрытую дверь, – Будто в панике из дома убегала!

– Да так оно и было, – медленно пожала плечами девушка. – Проходи. Сам всё увидишь.

И он увидел. В уютном, обустроенном доме будто ураган случился. Всё переломано, перебито и искалечено.

Гриша присвистнул.

– Что здесь произошло?

– Да всё равно не поверишь, – с досадой пробормотала Даша, натягивая на кисти рук и без того длинные рукава толстовки.

– Знаешь, – усмехнулся он, поднимая с пола перевёрнутый стул, – Я только что видел такое, что заставляет меня сомневаться в собственном рассудке. Успокаивает лишь то, что и ты его видела. Видела же? Это он всё? Да?

– Он, – обречённо кивнула Даша. – Он так измучил меня! Шесть лет эта мука продолжается!

– Шесть? Могила вроде свежая совсем…

– Могила да, но до неё столько всего было!

– Расскажешь?

– Да ну… Зачем? Кому это интересно?

– Мне. Только давай вот как поступим… Уберём здесь всё, спасём то, что можно спасти, сварим кофе, тогда и поговорим. Как тебе такой план?