Кстати, Тихая Сосна судоходная была, Петр Первый ходил по ней со своим флотом – совсем не игрушечным, между прочим: ведь флот-то русский на этой земле зародился, на Воронежской, тут он и на воду был спущен. Первые суда по Дону проходили мимо и, ясное дело, могли завернуть в Тихую Сосну. Говорят, так оно и было.

После Петра на реке – ходит такая молва – затонула купеческая галера с богатым грузом. Раз галера, значит иностранная, в России галер не было – забита была товаром под верхний корешок мачты. Много в том товаре было диковинных предметов, люди это заметили.

А поскольку галера глубоко сидела в воде, то, значит, и в трюме было что-то дорогое и исключительно особенное.

Двести пятьдесят лет спустя после крушения про галеру узнали богатые искатели приключений из одной капиталистической страны и решили поискать затянутое илом судно, а в обмен на товары, которые найдут в трюме, почистить Тихую Сосну. Чтобы река в ближайшие пятьдесят лет была в порядке и не требовала никаких вложений.

Власти отказали искателем приключений в благом деле – нечего, мол, ковыряться в наших реках, – и решили провести свою операцию. Но не по поиску затонувших кладов, а по мелиорированию берегов. Выкопали каналы, произвели некие технические усовершенствования, там, где река изгибалась в диковинные петли, спрямили ее – нечего, дескать, терять силы на лишних зигзагах и поворотах.

И Тихая Сосна поспокойнела, замедлив свой бег, начала зарастать, мелеть – превращаться, как горько заметил дед, в сточную канаву. Насильная мелиорация ничего, кроме вреда, не принесла. Тогда власти, обиженные неведомо на кого, отступились от реки, это заметили разные заводики, производившие вроде бы нужные товары, но одновременно и всякий химический мусор, именуемый отходами.

А куда сбрасывать отходы – так, чтобы концы никто не нашел? Конечно же по пословице – в воду. Сиречь – в реку. Дошло до того, что рыбы в Тихой Сосне стало во много раз меньше, по воле радикалов-революционеров девяностых годов в живой реке, где рыбу можно было ловить простой корзинкой или ведром, даже караси перевелись. А карась, известное дело, где угодно может жить – в луже, в яме, в горшке с жидкой пшенной кашей, в тазике, где замочено белье, – везде, словом. Но и он, бедный, не смог жить в загаженной реке.

– Вот дерьмократы! – истово ругался дед. – Мало того, что все просрали, они еще все изгадили, хоть вой от обиды, стыда и внезапно навалившегося несчастья. Ну, дерьмократы! А сколько заводов они пустили под откос в нашем городе, сколько других предприятий задушили удавкой?

Но это было потом, во времена, близкие к нынешним дням, а тогда в Тихой Сосне еще водились гигантские сомы, зорко поглядывали из черных ям на берег, шевелили плавниками, готовясь сделать рывок на стаю зазевавшейся плотвы, неосторожно остановившейся неподалеку от сомовьего логова.

Сколько раз снилась тихососновская рыбалка с дедом мичману Яско – не сосчитать, просыпался он утром в светлом настроении, с ясной головой и желанием сделать что-нибудь хорошее.

Но вернемся в автомобильную часть, расквартированную в Острогожске. Приняли там Яско радушно, нарядную морскую форму заменили на сухопутную, вручили погоны защитного цвета с тремя звездочками, прикрепленных вертикально, в один ряд.

Был он старшим мичманом, стал старшим прапорщиком. Тоже, в конце концов, неплохое звание. Правда, морем не пахнет, но ничего страшного тут нет. Главное, жена Надежда Владимировна довольна. Ведь чем старше мы становимся, тем больше ценим семью, уют, домашнее тепло, даже к старому ленивому коту, который в хате появился котенком, еще почти слепым, тревожно пищащим комочком, начинаем относиться иначе.