В утлой хижине, в низинах Раамсеса,
мы любили друг друга,
когда Моисей шел из пустыни в Египет,
отряхивая прах дороги, как страх души,
несомый мощью Его призыва,
усиленной внутренним нежеланием
и сопротивлением этой мощи.
А мы не знали, что утлая наша хижина
уже качается подобно не менее утлой лодке,
влекомой шлейфом волн уже разворачивающегося вовсю корабля времени.
Кратер глухо ворчал.
Кажущееся благополучие клубилось облаком над домами Раамсеса,
и мы любили друг друга в покоях дворца.
И тогда весь Исход сужался
до слабого пламени свечи,
и просвеченная нежностью
ладонь твоя гасила ее,
и платье твое шумело и опадало шелком -
и темнота дышала
яблочной свежестью твоих уст…

Исход – это взрыв, извержение, пробивающее косную тяжесть обставшего времени, смещающее топографию равнин, и гор, и человеческого духа.

Все оживает и втягивается воронкой, энергией Исхода. Это – реальность, четко и напористо рвущаяся сквозь время, тогда как жизнь наша клочковата и алогична, как сон. Исход – это когда сорок поколений питаются крохами с Твоего стола и ствола.

Исход-это когда сместилась земная ось и сразу возникли все звезды. Исход – это наше подсознание, истинно наша страна в нас, распростершаяся на тысячелетия назад и рвущаяся в узкую горловину перехода через Тростниковое море.

Исход – бесконечная, быть может неудачная, но единственная грандиозная попытка отменить неотвратимость пространства, времени и смерти.

Исход – грандиозная коллизия, прореха, через которую сквозит Божественный замысел в самом его начале.

Исход – это всего сорок поколений, тени которых мерцают бледным пламенем над камнями их могил, складывающимися в лестницу к нам, и нет прошлого, и нет будущего – есть одно сопереживание в вечности с пробуждением и входом в видимую полосу жизни, освещаемую свечой Его – Торой, и не было ни раньше, ни позже, никогда такого совершенного источника света.


Вот имена… ушедшие… Но в них закрепилось отшумевшее время.

Медно-песчанен колорит Исхода.

История течет пестрым неуправляемым потоком событий, и только Исход проявляется как первородное Божественное направленное усилие. И сколько бы на него ни накладывались другие пласты и потоки истории, из-под всего, как вечный архетип, проступает Исход.

Из малого семени, первородной клейкой среды, произойдет великий народ – древо жизни, а на ветвях его – живая плоть тысячелетий.

За спиной уже складывается новая память, преследуемая и освещаемая луной, бегущей по водам вслед Исходу…

Ветер гонит из гнезд памяти новые имена, места, стоянки.

Исход, отраженный сверху вниз – в выпуклых глазах ящерицы. Понимает ли скрывающаяся в ней душа это различаемое взглядом движение массы существ, уходящих за край земли? Исчезающих в движении – и потому остающихся вечно живыми…

Они еще себя не осознали.

Только враг думает, что знает их язык.

Только ребенок, который войдет в землю обетованную, знает, что говорят их пророки…

Время по сей день гонится за Исходом, не в силах его поглотить…

Кочевье – форма существования с минимумом уюта и обжитости, малого домашнего круга, и потому почти настежь открыто космическим пространству и времени.

Луна – идол безумцев и лунатиков – входила в каждодневье как инструмент времени – иначе как начать отсчет сорока лет пустыни? Ведь Его не обманешь, как это делает ребенок, перескакивая числа, чтобы ускорить бег времени.


Очевидцы Исхода.

Сизый ворон из Африки, косящий глазом…

Сверчок, чей первобытный напев измеряет тысячелетия…

Одинокая птица, чей короткий печальный крик – мгновенный мостик через вечность…