–Запомнил, – бормочу я, прижимая к груди блокнот, который все это время не выпускал из рук.

–Ну вот и славно, – офицер кивнул. – Будешь из Людей, то твоему папе не будет стыдно. А станешь Челядью… ты так отца опозоришь.

–Не стану.

–Да, не станешь, – он усмехнулся. – По тебе видно. Ты из Людей. – Он протянул мне нож и сказал: – это твоего отца оружие. Автомат отдать не могу, уж извини. А его личный нож всегда носи с собой.

Вот такой первый жизненный урок, который я получил, когда мое детство закончилось. На следующий же день Самойлов сказал, что я буду работать на фермах и стану получать половинный паек за это. Когда я представил, что всю оставшуюся жизнь я проведу выгребая дерьмо из-под свиней, то сначала хотел снова заплакать, но потом твердо решил, что память отца я больше не опозорю своим нытьем. Когда Самойлов сказал мне, что теперь я прикреплен к хозяйственной части, я лишь ответил, что буду как отец – разведчиком в ударном корпусе. Лейтенант сначала сухо отказал мне, что разговор окончен, но я твердо решил, что буду служить на стенах крепости и за ее пределами. Несколько дней подряд я ходил в казарму и искал лейтенанта, но каждый раз меня выставляли прочь. В один момент лейтенанту надоели мои похождения и я получил смачного пинка под зад, когда вылетал из казармы. На следующий день я пришел снова, на что лейтенант только вздохнул и сказал:

–Упрямей тебя только твой отец. Не хотел он, чтобы ты служил в дозоре или разведке. Ох, не хотел.

После этого разговора меня приписали к военной части цитадели, но не в ударный батальон, а в дозорную службу. Я пробовал сопротивляться и этому решению, но Самойлов был непреклонен: будешь служить дозорным. Разведка для тебя закрыта.

Мне было всего двенадцать и, конечно, никто оружия мне не давал до семнадцати лет, но работа мне нашлась. Я убирал казармы, носил воду на вышки, выполнял мелкие поручения офицеров и рядовых. Со временем мне стали разрешать чистить оружие и давали помогать ремонтировать боевые машины. В семнадцать я получил свою военную форму дозорного и принял присягу. Кубрик у меня забрать больше никто не пробовал: наверное, лейтенант Самойлов договорился тогда с администрацией. Соседи стали обходить стороной и никто даже не пытался заговорить. Я слышал, что Витька стал инвалидом после того удара об стену. Дядю Гришу и Лидию Викторовну я тоже больше никогда не видел. Что точно произошло я не знаю, но как мне удалось выяснить, Лидия Викторовна пошла жаловаться на лейтенанта в администрацию и те просто вышвырнули семейку из цитадели. Не знаю, насколько это правда, но в этот слух готов поверить. На весах конфликт с лейтенантом ударного корпуса и семейка, где отец и сын не могут выполнять рабочие функции на ферме. Не проще ли вышвырнуть их за ворота? Сколько они проживут? День? Два?

Наша администрация умеет решать вопросы, поверьте. К слову, защитив меня от соседей и пристроив к военщине, лейтенант Самойлов больше моей судьбой не интересовался. Он словно отец, который знал, что я хожу в школу цитадели и нормально ем, считал свою задачу выполненной. Мне сначала было обидно, что он больше не обращает никакого внимания на меня, но спустя какое-то время я понял. Он не помогает мне специально. Помощь нужна Челяди, а вот тот, кто из Людей справится сам. Не смотря ни на что. Выкарабкается. Вытянет.

Лейтенант погибнет спустя два года во время очередной вылазки, как и мой отец. Иногда я думаю, что отцов у меня было двое. Один тот, что дал жизнь и спрятал в цитадели и второй, который объяснил, как устроен этот мир.