Тот тип собирал монеты, говоря, что это на прокорм бедных и голодных, но занимался только тем, что набивал свое брюхо, пока отец Креода не допросил его. Жирдяй не смог даже прочитать Символ веры, поэтому мы содрали с него облачение до рубахи и выставили вон из города.

Когда Финан стал распарывать черную рясу, Алдвин издал сдавленный звук. Ирландец убрал нож, потом разодрал балахон посередине и сорвал с плеч попа. Алдвин остался в одной грязной сорочке, доходящей до колен.

– Видишь? – повторил я. – Это не священник.

– Ты совершаешь преступление пред Господом! – прошипел мне Алдвин. – Господом и Его святыми!

– Да я крысиного дерьма не дам за твоего божка, – сказал я. – Кроме того, ты не священник. Ты самозванец.

– Я… – Продолжения не последовало, потому как Финан снова ударил его в живот.

– Говори, самозванец, что собирался сделать Этельхельм с принцем Этельстаном? – спросил я.

– Он не принц, – выдавил Алдвин.

– Утред, – я посмотрел на сына, – врежь ему.

Сын помедлил с удар сердца, потом пересек комнату и отвесил священнику тяжелую оплеуху.

– Хорошо, – похвалил я.

– Мальчишка – ублюдок, – заявил Алдвин.

– Еще разок, – обратился я к сыну, и тот с силой приложил попу тыльной стороной ладони.

– Король Эдуард и мать Этельстана обвенчались в церкви, и священник, который их поженил, жив, – сообщил я.

Я надеялся, что отец Кутберт еще жив, и, судя по изумленной реакции Алдвина, это было так. Алдвин уставился на меня, пытаясь понять, правду я сказал или нет. Мне подумалось, что, если бы ему сообщили о существовании отца Кутберта, он так бы на меня не смотрел.

– Он жив, – продолжил я, – и покажет под присягой, что обвенчал Эдуарда и леди Экгвин. А это означает, что Этельстан – старший сын короля, этелинг, наследник трона.

– Ты лжешь, – произнес Алдвин, но без убежденности.

– Так ответь мне на вопрос: как собирались вы поступить с этелингом? – терпеливо спросил я.

Потребовались время и угрозы, но в итоге он заговорил. Этельстану предстояло отправиться за море в Нейстрию, большую полосу гористой земли, образующую западную провинцию Франкии.

– Там есть один монастырь, – сообщил Алдвин. – Мальчика передадут тамошним монахам на воспитание.

– Поместят в заключение, ты хотел сказать.

– На воспитание, – не сдавался Алдвин.

– В месте, охваченном войной, – продолжил я.

Провинцию Нейстрия разоряли норманны, целые орды людей, решивших, что Франкия сулит более легкую добычу, нежели Британия. Любой монастырь в тех бесприютных местах на берегах океана неизбежно должны были разграбить жадные викинги, а всех его обитателей предать мечу.

– Ты хотел убить этелинга, не обагрив кровью собственные руки, – обвинил его я.

– В Нейстрии есть святые люди, – пробубнил поп.

– Святые тюремщики. Королю Эдуарду известно об этом?

– Король согласился передать сына-ублюдка на воспитание Церкви, – заявил Алдвин.

– Он думает, что речь идет о некоем монастыре в Уэссексе, – предположил я. – А не о дыре в Нейстрии, где рано или поздно какой-нибудь норманн выпустит его сыну кишки.

– Или продаст в рабство, – негромко заметил Финан.

Это выглядело правдоподобно. Этельстан и его сестра, двое детей? На невольничьих рынках Франкии за них можно выручить неплохую цену.

– Ублюдок, – бросил я Алдвину. – А что до его сестры? Ее ты тоже хотел сделать рабыней?

Поп ничего не ответил, только вскинул голову и с вызовом уставился на меня.

– Ты ездил в Нейстрию? – спросил я, повинуясь некоему порыву.

Алдвин замялся, потом покачал головой:

– Нет, с какой стати?

Я стоял, морщась от невыносимой боли. Затем вытащил Осиное Жало и подошел к священнику так близко, что ощутил его зловонное дыхание.