– Если выйдешь замуж за сантехника, ты будешь лишь женой сантехника, а если за принца – то принцессой.

– Если выйдешь за принца, ты будешь дешёвой выскочкой, простолюдинкой. И, как бы ты ни пыжилась, ты так ей и останешься в его глазах и в глазах его родителей. А ещё он будет считать, что он имеет на тебя все права, как на вещь, ибо купил за подарки, брюлики и штамп в паспорте с ним, великим и луноликим.

– Почему ты постоянно всё выворачиваешь так, что мне сдохнуть хочется?

– Тебе двадцать три – почему ты до сих пор всё ещё веришь в сказки?

– А у тебя вся жизнь сосредоточена вокруг кастрюльно-бытового сценария. А я красиво жить хочу!

– Живи, кто тебе мешает, если тебе хочется, только за свой счёт, не за чужой. Не обязательно прыгать к мужику в постель, чтобы иметь возможность слетать в Ниццу. На поездку можно просто заработать – своим умом и руками. Так же, как и на всё остальное.

– На Ниццу, дорогая моя сестрёнка, другим местом зарабатывают, а не руками и умом – то есть кое-чем между этими органами.

– Ну, если ты в проститутки метишь или в подстилки, то, да, именно тем и зарабатывают.

– Девочки, вы уже тут что-то готовите? – Мама вошла на кухню, и мы прервали нашу перепалку с Алинкой. – А я проснулась и подумала, что вас надо чем-то накормить.

– Уже почти всё готово, мам.

– Ой, Оля, я совсем забыла… – и она, что-то приговаривая себе под нос, направилась в коридор и начала рыться в шкафу. – Вот, телефон твой. Я на баланс деньги закидывала и иногда звонки делала, чтобы сим-карту не отключили.

– Спасибо, мам, – и я снова обняла её. Мне кажется, я никогда не устану это делать. – Я про него совсем забыла.

Вечер прошёл в тёплых разговорах с матерью и конфликтах с сестрой, которая была не в восторге, что я буду жить с ней в одной комнате.

– Почему в моей?! Ставь кровать в маминой! – возмущалась она.

– А тебе нежирно будет в самой большой комнате одной жить? Ты, значит, на восемнадцати квадратах будешь в одну харю, а мы вдвоём – на одиннадцати ютиться. Подвинешься. И поднимай свою королевскую задницу, пошли кровать вытащим из кладовки.

Из кладовки пришлось достать не только разобранную кровать, но и коробки с моими вещами, а потом ещё бодаться с Алинкой за место в шкафу.

Когда моя сестра успела превратиться в такую тварь? Всего два года и три месяца меня не было, а такая разительная перемена, что мне удушить её хотелось и с каждой минутой всё больше.

– Оль! – раздался голос матери из её комнаты. Я, отложив разбор вещей, заглянула к ней; она стояла на стуле и что-то искала на антресоли. – Я тут золото твоё убирала… О, вот оно, – и достала небольшой кулёк, скрученный из носового платка, но, развернув, едва не побелела. – А тут не всё… А где же остальное?.. Оль, я отсюда ни колечка не взяла.

– Алина! – крикнула, уже подозревая, куда оно могло пропасть.

– Ну что опять?! Вы достали уже меня сегодня дёргать! Можно спокойно посидеть?

– Где украшения отсюда? – Я взяла остатки из рук мамы и сунула Алинке под нос.

– Что вы так орёте?! Ну взяла я парочку, надела несколько раз. Это что, преступление?

– А ты меня спросила или мать? Или информация, что в детстве в голову закладывали, почему чужое брать нельзя, в твою тупую болванку не влезла?

– Ты в тюрьме была, как бы я тебя спросила?

– Письма туда доходили, а от тебя я ни строчки не получила за два года.

Она злой фурией залетела в свою комнату и, схватив небольшую шкатулку, сунула её мне в руки:

– Вот!

– Проверь всё, Оль, – раздался тихий голос мамы.

– Там всё на месте, – рыкнула эта дура, за что мне непреодолимо захотелось вдарить ей в челюсть. Такими темпами она точно скоро выпросит.