Внезапно он умолк. Уставился на брата и, чуть не расплакавшись, тихо промолвил:

– Брат, я есть хочу.

– Погоди, Мутахар, давай доиграем.

– Не-е, я не буду больше играть. Есть хочу… хо-о-чу-у-у!.. – Слёзы горошком покатились по лицу мальчугана.

– Ну вот… Подожди, не плачь! Такой большой – и плакса. Дождёмся мамы. Если сейчас покушаем, вечером останемся голодными. Ты этого хочешь?

– У меня болит вот тут, – Мутахар, тяжело дыша, показал на живот.

Мидхат по-всякому старался его успокоить.

– Скоро вернётся отец. Разве не слышал, мама говорила-когда он вернётся, у нас и хлеба, и картошки будет навалом?..

Мидхат и сам постарался представить себе тот день: неужто когда-нибудь у них каждый день будет и хлеб, и картошка?!

В глазах Мутахара сверкнули радостные искорки:

– Скоро папа привезёт хлеб? Скоро, да ведь?!

– Эх, ну и глупенький же ты! Как он может с войны привезти хлеба?

– А что? И хлеба привезёт! – стал Мутахар убеждать брата. – Отец ведь знает, что мы голодаем… Мидхат-агай, а давай посмотрим: может, осталась у нас в печке картошка?

Мидхат не посмел возразить братишке.

Вот Мутахар начал шарить кочергой в печи. Через некоторое время послышался его подавленный голос:

– Нету…

Слов нет, Мидхат и сам проголодался. Что-то там внутри у него в животе так и щиплет, так и щиплет. Картошка-то есть дома, но мать их день на день посчитала… Разве только то, что под кроватью хотя бы две картофелины из оставленных на ужин … Нет, мать побьёт. Бывало, как придёт с работы разбитая, усталая, могла и отругать, и дать оплеуху.

Мутахар вновь начал хныкать:

– Во-о-он, у бабы Хадисы из трубы дым пошёл! Наверное, кушать готовит.

– Тише, говорю. Я тоже голодный, но ведь не плачу. Терпи!

Хоть так и сказал Мидхат, но сам не стерпел, зажал в ладошки две картошечки. Если попросить Хадису-инэй, может, испечёт?

На скрип двери бабушка Хадиса повернулась и, увидев соседского мальчишку, пригласила войти в дом.

– Нет, я пришел попросить вас испечь вот эти две картошки, у нас печка не топлена.

– Картошку! Ой, да конечно, сынок, испеку! Вот и сама поесть стряпала ребятишкам, – сказала бабушка, показывая на внуков.

Мидхат скорей побежал домой.

– Мутахар! Сейчас картошку будем есть! – кинул он радостно с порога.

Мальчонка на радостях стал кувыркаться на кровати.

– Ур-р-ра-ура!

– Ну, ты… ты погоди! Съесть-то съедим, а что маме-то скажем? Вот ведь в чём вопрос.

– У-у-у, картошки у нас мно-о-ого ведь. Её хватит до приезда папы.

Старший брат подумал: «Ну какой же он у нас ещё глупенький. Ведь неизвестно, когда приедет отец. Это мама всегда говорит: скоро, скоро! Но это “скоро” слишком уж долго длится».

Наконец настало время сбегать за печёной картошкой.

Когда Мидхат вломился от нетерпения в дом соседки, там творилось нечто ужасное: вся ребятня громко вопила, и он невольно остановился у двери.

– Баба Хадиса, я хотел взять картошку…

– Ах, это ты, сынок? Ах ты, боже мой!.. Какие слова мне найти, чтобы оправдать себя? Вот эти бессовестные, пока я была на улице, с печки смели всю картошку! Замолчите, чертенята, чтобы никто из вас не смел что-либо говорить!

У мальчишки задрожали коленки, и, чтобы не упасть, он прислонился к косяку. А Хадиса-инэй всё ругала своих внуков:

– Впредь, когда меня не будет дома, только попробуйте трогать что-нибудь! Видите вот это? – Она трясла веткой вербы над головами напуганных до смерти детей. – Вам ещё не так попадёт!

Ребятишки стали выть ещё громче.

От их взвизгивания Мидхат вздрогнул, опустив голову, и повернулся к дверям.

– Дитя моё, постой-ка, я должна дать тебе чего-нибудь поесть, – держа в руках тарелочку с катыком, Хадиса-инэй направилась к нему. – Наверняка давно не пробовали катыка. Кто ест коровье, белое, тот будет здоровым.