Юрец покосился на мальчика, сидевшего за партой в углу кабинета.

– Да ты не бойся, он не продаст! – тоже посмотрев на сына, сказал начальник тюрьмы.

– Ну это, – произнес уже менее уверенно Юрец. – В общем, если его убрать, то я бы в его камеру перешел… И мы б с попкой… Короче, это мне надо…

– А что у тебя за новости такие?

– Подготовка группового побега. – Юрец улыбнулся, зная, сколько стоят такие новости.

Крученый, задумавшись, уставился на батон колбасы, лежавший на столе. Потом, видимо, надоела ему эта колбаса, и он спрятал ее обратно в ящик стола. Папиросы Юрец, испугавшись, что и их начальник спрячет назад, перехватил и рассовал по карманам ватника.

– Дело в том, что об артисте этом в ЦК беспокоятся. Как-то письмо было, чтобы помягче режим ему устроить… Так что пришить его нельзя…

– Ну а если в другой какой лагерь или тюрьму перевести? – предложил Юрец.

– Это трудно, – ответил Крученый. – Нужна причина, да и управление запрашивать надо…

– Папа, да выпусти ты его!.. – прозвучал вдруг в кабинете детский голос, и от неожиданности Крученый и Юрец резко обернулись к мальчишке.

– Еще раз встрянешь в разговор, будешь не здесь, а дома сидеть! – грозно рявкнул отец.

Юрец задумался.

– А может, выгнать его из тюрьмы, а попугая оставить? – предложил он.

– Да ты охренел! Как из тюрьмы выгнать?!

– Ну, освободить досрочно за примерное поведение… – продолжал Юрец. – А у меня тут побег на тринадцать человек… – добавил он, постучав указательным пальцем по виску. – Думай, начальник! Проворонишь побег – сам сядешь!..

Крученый думал. Думал серьезно и глубоко. Допущенный побег – это действительно конец карьере, а предотвращенный – возможное повышение и уж точно какая-нибудь награда…

– Ну не за поведение, а за плохое здоровье освободи, раз из ЦК писали… – сказал Юрец.

– За плохое здоровье освобождать – в тюрьме никого не останется! – ухмыльнулся начальник.

– Почему? Ты останешься! – сдерзил Юрец.

Крученый промолчал.

– Ладно, – наконец ответил он. – Я подумаю.

Потом достал лист бумаги и карандаш, придвинул к Юрцу.

– Давай, про побег пиши! – сказал.

– Когда подумаешь, тогда и напишу! – решительно заявил Юрец. – Я ж не писатель, чтоб без повода писать…

– Хрен с тобой, – рассердился Крученый. – Иди пошляйся по тюрьме и через полчасика зайдешь!

Юрец развязной походкой, мурлыкая какую-то мелодию, вышел из кабинета.

В тот же день в камеру к Марку и Кузьме пришел тюремный врач – седой низенький старичок в заплатанном белом халате.

– Ну здравствуйте, – обратился он к Марку. – Расскажите, на что жалуетесь!

Для Марка этот вопрос прозвучал так неожиданно, что он просто опешил. А потом, испугавшись, что драгоценное время, отпущенное на жалобы, уйдет безвозвратно, уселся на нарах поудобнее и стал жаловаться старичку-врачу на свое здоровье. Рассказал ему все подробно и про осколочное ранение легкого, и про пять лет с черной повязкой на глазах, и про хромую ногу, ноющую на каждый сырой день.

Старичок кивал и записывал что-то в синюю толстую тетрадь.

– Это все? – спросил он Марка, когда тот закончил.

– Да, – тяжело дыша, ответил артист. – А что, мало?

– Да нет, голубчик вы мой, совсем наоборот! Многовато! – сказал старичок. – И как вы только живете со всем этим! Ну а птичка ваша не болеет?

– Вроде нет, – ответил Марк. – Начальник тюрьмы сукна обещал, так что я что-нибудь для Кузьмы к зиме сошью…

– Ага, – понимающе кивнул старичок. – Ну ладно, позвольте откланяться!

И тюремный врач как-то излишне вежливо выпятился из камеры, тихонько прихлопнув за собой тяжелую дверь и звякнув задвижкой.