Эта сторона ума практически неизвестна Западу, притом что она составляет важнейшую часть бессознательного. Многие отрицают существование бессознательного как таковое или утверждают, что оно состоит якобы лишь из влечений, либо из вытесненных и забытых содержаний, бывших ранее частью сознания. Мы вправе заявить, что восточному понятию «ума» соответствует, скорее, именно «бессознательное», а не «ум» в нашем понимании, который более или менее тождественен сознательности. Сознательность же для нас немыслима без «Я». Она равнозначна соотнесенности содержаний с «Я». Без «Я» нет и того, кто мог бы что-то осознавать. Поэтому «Я» необходимо для процесса осознавания. Напротив, восточному складу ума совсем нетрудно вообразить сознание без «Я». Оно считается способным выходить за пределы «Я» – состояния, причем в «высших» формах «Я» и вовсе исчезает. Такое лишенное «Я» психическое состояние для нас может быть только бессознательным, по той простой причине, что у этого состояния нет никакого очевидца. Я не сомневаюсь в существовании психических состояний, превосходящих сознание. Выходя за его пределы, эти состояния, впрочем, утрачивают свою сознательность. Невозможно представить себе сознательное состояние психики, которое не соотносилось бы с субъектом, то есть с «Я». Последнее можно ослабить, лишив его, например, ощущения тела, но до тех пор, пока имеет место хоть какое-нибудь восприятие, должен быть и тот, кто воспринимает. Бессознательное же есть такое психическое состояние, о котором «Я» не знает. Лишь опосредствованно и постепенно мы начинаем осознавать, что бессознательное существует. У душевнобольных можно наблюдать проявления бессознательных фрагментов личности, отторгнутых от сознания пациента. Но нет никаких доказательств тому, что эти бессознательные содержания соотносятся с неким бессознательным центром, аналогичным «Я»; наоборот, имеются основания полагать, что такого центра попросту нет.

То обстоятельство, что Восток способен столь просто избавиться от «Я», свидетельствует, по-видимому, об уме, который нельзя отождествлять с нашим «умом». Разумеется, на Востоке «Я» не играет такой роли, как у нас. Восточный ум, похоже, менее эгоцентричен, как если бы его содержания более вольно соотносились с субъектом, а значимыми признавались те состояния, в которых «Я» заметно ослаблено. Создается впечатление, что особо полезным средством усмирения «Я» и обуздания его непокорных желаний служит хатха-йога[12]. Несомненно, высшие формы йоги, предполагающие достижение самадхи[13], нацелены на создание таких психических состояний, в которых «Я» практически растворяется. Сознательность в нашем смысле слова ценится довольно низко, это состояние авидьи (неведение), а то, что мы называем «темным основанием сознания», на Востоке понимается как «высшая» ступень сознательности[14]. Следовательно, наше понятие «коллективного бессознательного» оказывается европейским аналогом бодхи, просветления ума.

Ввиду всего сказанного восточная форма «сублимации» равнозначна изъятию психического центра тяжести из «Я» – сознания, которое занимает промежуточное положение между телом и идеационными процессами психики. Более низкие, наполовину физиологические уровни психики подчиняются аскезе, то есть «духовным упражнениям», тем самым попадая под контроль. Они отнюдь не отрицаются и не вытесняются усилием воли, как это обычно делается в ходе западной «сублимации». Эти низшие уровни психики, скорее, приспосабливаются и перестраиваются в ходе упорных занятий хатха-йогой до тех пор, пока не перестают мешать развитию «высшего» сознания. Этому своеобразному процессу способствует, по-видимому, то обстоятельство, что «Я» и его желания сдерживаются посредством внимания, придаваемого обычно Востоком «субъективному фактору»