– А ждете зачем? – словно я его спрашивала, вклинивается в разговор мой обидчик. – Закон есть, или вы первачье?

Теперь он с интересом меня изучает, и чем ниже спускается его взгляд, тем больше расползается улыбка... Я не успеваю проанализировать с чего вдруг мне становится так неуютно, и на автомате приглаживаю волосы, которые никогда не собираю в хвост, предпочитая давать им свободу, хоть и понимаю, что моя пятерня мало что изменит — уверенна, я похожа на пугало. На мне в меру плотный свитшот в мелкий цветочек, свободная юбка до колен и любимые кроссовки...

– Ты тут не умничай, Громов! Иди на кафедру, а то Ильин три шкуры с тебя сдерет. А ты своим передай, – теперь обращается ко мне, – ко второй половине пары — явится. По понедельникам у него такое бывает...

Я с трудом плетусь обратно, проклиная неуклюжего пятикурсника, в то время как тот, неторопливо бредет сзади, отчего-то цокая языком, чем только меня нервирует...

– Чего увязался? – не сдерживаюсь, резко развернувшись, и меня простреливает еще больше — может, копчик я все же сломала?

– Давай в медпункт провожу? – заметив гримасу отчаянья на моем лице, этот Громов, видимо, борется с укорами проснувшейся совести. – Я Игорь. Знал бы, что ты за дверью, не стал бы так торопиться. Хвосты закрываю, чтоб не отчислили, так что вечно на бегу. Давай донесу?

– Не надо! – взвизгнув, отбрасываю протянутую ко мне руку, хоть и смягчаюсь, понимая, что снес он меня не специально. – Без медпункта обойдусь. Пройдет.

– Тогда до аудитории провожу...

– Спасибо, но я сама. Хвосты ведь...

– Точно, – ослепительно улыбнувшись, Игорь начинает пятиться назад, продолжая удерживать на мне взгляд. А глаза у него необыкновенные, цвета выдержанного коньяка... – Без обид?

– Ага, – киваю, одарив ответной улыбкой, не такой открытой, как у него, но вполне искренней, и, махнув на прощание, провожаю взглядом удаляющуюся спину...

– Это была любовь с первого взгляда? – доносится издалека, и я изумленно трясу головой: та же студия, яркий свет, замершие на своих местах операторы, один из которых сейчас наверняка брал меня крупным планом...

– Нет, – устало отвечаю, так и не отойдя от нахлынувших на меня воспоминаний. – Лишь первая встреча, которой мы не придали значения.

Филипп опять кивает, при этом состряпав скорбную физиономию, отчего мне хочется с размаху влепить ему оплеуху — с недавних пор не терплю напускного сочувствия и притворных речей. «Тебя бросил муж? Какой подлец!», «Вы были такой замечательной парой, Лизонька!», «Черт бы побрал эту Петрову! Никогда не нравились ее песни!» — одно и то, даже руку они жмут мне одинаково: берут ладошку и жамкают, словно это не пальцы, а коровье вымя... А после принимают его приглашения на совместный ужин, выкладывают фото в соцсети, на каждом из которых льнут к известной поп-исполнительнице...

– Потом вы же наверняка обсуждали, смеялись, вспоминая, как он сбил вас с ног, – не унимается ведущий, жестом прося зал помолчать: машет указательным пальцем, даже не поворачиваясь к ожившей публике, и слегка приоткрывает рот в нетерпении.

– Бывало. Я думаю в каждой паре ведутся такие разговоры, – вымучено улыбаюсь, сглатывая горечь с языка. Теперь мы вряд ли когда-то сумеем выстроить с Игорем спокойный диалог.

– И что говорил ваш супруг? Какое впечатление вы тогда на него произвели?

– Он счел меня сумасшедшей. Такого нелепого свитера он прежде не видел, – я тянусь к стакану воды, заранее приготовленному для меня, и делаю жадный глоток. Смотришь ли ты сейчас, Громов? Упиваешься моей болью?