Чувство юмора у нее странное, но, видимо, ее все устраивает, потому как она заливисто смеется, выруливая на дорогу. Я же лишь улыбаюсь, не желая обидеть свою родственницу, любезно согласившуюся меня приютить, пока я не решу вопрос с общежитием, и жадно изучаю архитектуру, мелькающую за окном.

– Живу я одна, – тем временем никак не уймется женщина, ради своей болтовни даже выключив магнитолу. – Дома бываю редко, но если мальчика привести надумаешь, лучше заранее предупреди, чтобы краснеть потом не пришлось. Меня-то ничем не смутишь, я твоего папку без штанов в душе застукала — так что после такого ничего не боюсь. А вот ты точно будешь краснеть, как помидор, по лицу вижу — скромница.

Она подмигивает, тряхнув каштановой шевелюрой, и для чего-то тычет мне в бок, переходя на заговорщический шепот.

– Парень-то есть, Лизок?

– Нет, – смущаюсь я такого поворота.

– Значит, найдем. Здесь их как грязи, хоть каждый день меняй. Так что подыщем, не переживай.

– Спасибо, конечно, но мне не надо.

– Ну, как знаешь. Может, и к лучшему, толку от них? Как с козла молока! Я после первого брака всерьез мужиков не воспринимаю, все как один — подлецы.

Замечание спорное, потому что с детства я верила, что счастливый брак возможен, и родители мои яркое тому подтверждение, но предпочитаю смолчать. Кто знает, что пережила моя тетя? Меня в подробности не посвящали, а бередить старые раны расспросами как-то не хочется.

За нескончаемыми разговорами тети Вики, я мало что успеваю запомнить — постройки все как одна сливаются перед моими глазами, не оставляя после себя в памяти ни чудных названий на неоновых вывесках магазинов, ни адресов, которые на такой скорости разглядеть нереально.

– Выпрыгивай, Лизка, приехали! – ворвавшись во двор с диким скрежетом шин, тетя глушит двигатель и раньше, чем я успеваю отстегнуть ремень безопасности, выбирается на улицу, громко хлопнув водительской дверью. Удивительная женщина, просто кладезь ненужной информации и нескончаемый источник энергии. Рядом с ней даже мне хочется двигаться поживее.

Не знаю, что я ожидаю увидеть за железной дверью ее квартиры, но мысленно настраиваюсь на худшее: не удивлюсь, если по утрам она совершает обрядовые танцы в своей гостиной, со всей дури ударяя в бубны, и вряд ли испугаюсь, если все ее полки заставлены замысловатыми статуэтками...

– Замок заедает, так что приготовься. Вот так наваливайся и крути, – хорошенько приложившись к металлической поверхности плечом, тетя кряхтит, и, наконец, совладав с замочной скважиной, произносит:

– Не пугайся, немного не прибрано.

***

Вика меня не обманула — ее почти не бывает дома. Два раза в неделю она и вовсе не приходит ночевать, но непременно звонит, желая удостовериться, что я не разгромила ее берлогу. Хотя, положа руку на сердце, я не думаю, что тут есть о чем беспокоиться: несмотря на современный ремонт, ее жилье больше напоминает захламлённую кладовку, нежели холостяцкую квартиру женщины, знающей чего она хочет от жизни. На окнах помпезные портьеры, перехваченные пушистыми кисточками, на полу — коврики крупной вязки с переливами всех мыслимых и немыслимых цветов, постель накрыта видавшим виды покрывалом, похоже, доставшимся ей от родителей, а новенький встроенный шкаф на фоне советской мебели, которую тетя специально высматривала на сайтах с поддержанными вещами — одно большое нелепое пятно, протянувшееся во всю стену спальни. Мама пришла бы в ужас...

Но вот что странно: будучи очень педантичной личностью, к окружающему меня безумию я привыкла довольно быстро. На второй день перестала брезгливо морщить нос, заметив разбросанные на полу в ванной вещи, на третий перестала собирать их за Викой и бросать в бельевую корзину, а, спустя неделю, относилась к пакету с мусором у входной двери, как к неотъемлемой части интерьера. Возможно, я стала неряхой, заразившись от родственницы удивительным, просто необъяснимым безразличием к дому, но желание навести здесь порядок без лишних усилий похоронила под ворохом действительно важных дел. Тем более что для Вики царящий вокруг бардак не просто результат лени, а самый настоящий протест, вызов чопорному обществу с чего-то решившему, что женщина непременно должна намывать полы.