Это рыжее существо всё время прятало взгляд, Улия никак не могла посмотреть ему в глаза, и от этого становилось неуютно.

– Как вы думаете, дождь будет? – вдруг тихо спросил рыжий смотритель.

– Что?! – Тинар оглянулся на белёсое небо. Улия тоже непроизвольно задрала голову к затянувшим высь облакам.

– Хорошо бы, если дождь пойдёт, – пояснил бар.

Он вдруг повернулся к ним спиной и с медленной скорбью отошёл к одной из распластавшихся по земле стен.

– Он странный, – растерянно сказал Тинар, глядя, как бар зачем-то поправляет давным-давно обрушенные камни. Наводит какой-то непонятный, кроме него самого, порядок. – Ты видела этой взгляд?

Улия покачала головой.

– У баров взгляд такой всегда… Злой, но открытый. Явно предупреждающий. А у этого глаза совсем потухшие. Какой-то он… Словно в нём что-то сломалось. Как будто тело бара надели на кого-то совершенно другого. И без хозяина. Я никогда не видел бара без хозяина. Говорит, что ничего ночью не слышал. И меня слушать не захотел. Он явно знает, кто ходил ночью вокруг храма. И что случилось с жертвенником. И…

Тинар побледнел об одной только мысли, внезапно вспомнив:

– И кто разрушил барельефы у входа. Улия… Я никогда не слышал о том, чтобы у храма был смотритель. Хотя, честно говоря, я и не очень много знаю об этом храме.

Грум, не отрываясь, смотрел на оглаживающего камни бара, когда тот повернулся и поднял голову. Голос прозвучал постно, словно сильно разбавленное водой молоко, но они ясно услышали каждый звук:

– Ни к чему вам знать. Просто уходите и прячьтесь. Где-нибудь. Там, где нет теней. Хотя всё равно…

Он обречённо махнул рукой.

– Вы не заметили? В Храме зверя Ниберу никто никогда не отбрасывал тени. А сейчас… Сейчас они появились здесь. Больше нет укрытия.

– Почему? – Тинару пришлось напрячь голос, чтобы бар его услышал, хотя слова рыжего смотрителя долетали до них издалека без всякого напряжения.

– Мир расползается, как ветхая тряпка, – сказал бар. – Сбывается пророчество. Что-то ползёт изо всех щелей. Кто знает, что сюда явится, когда прорехи станут шире.

Он скрылся за каменной грядой, и у Тинара, честно говоря, не возникло никакого желания догнать странное существо, чтобы расспросить поподробнее.

– Непривязанный бар, – сказал грум, непривычно задумчиво вглядываясь в то место, где растворилась согбенная фигура. – Почему-то мне кажется, что это страшнее, чем плачущий кровью камень…

– Я думаю, – сказала Улия, – что нам лучше поскорее покинуть это место.

И Тинар с ней согласился.

Когда наследный принц Раф увидел один из этих снов впервые, он удивился. Там не было, в отличие от нормальных сновидений, абсолютно ничего и никого знакомого. Только удивился, но уже в следующий раз он проснулся от собственного крика и долго не мог собрать расколовшееся о грудную клетку сердце.

Теперь Раф больше всего на свете не хотел видеть эти самые, особенные, сны. Их являлось два, они повторялись с пугающей регулярностью. По очереди.

Сон первый – более-менее понятный. Бескрайние вечно цветущие сады где-то внизу, просвечивающие через густую взвесь облаков. Во сне он не любил этот бесконечный ландшафт – приторный, показушный, кричаще-пёстрый. Вся лока, где Хтонь соприкасалась с Аквой, светилась суетным торжеством.

Звуки, цвета, ощущения и запахи здесь тоже слишком резкие – и знакомые, и такие, каких не было прежде. Движение – нежный звон, искрящийся пересвист. Мысли – цветы сливы, присыпанные сахаром с ванильной горчинкой. Это несколько раздражало: непривычная вязкость плотности. Воздух менялся словно хамелеон: свежий и холодно-голубой, горьковатый и терпкий, прозрачный и влажный. Захотелось подняться чуть выше: туда, где можно извлечь из движения только его воздушные стороны, замаскировав земляные и смолистые. Мысль заискрилась золотыми бликами, оставляя за фениром бархатный цитрусовый шлейф.