– Пора и честь знать. – Бабка подвинула Вике вазочку с хлебом. – Пользы от меня нет уже – так, по дому еще туда-сюда, а по хозяйству уже не гожусь, в огороде да на дворе меня все равно что нет, все на Женьке. А ему разве до этого? У него работа важная, что ему в огороде ковыряться да кур обихаживать? Вот по всему выходит, что и мне пора в путь-дорожку. А тебе жить и жить, и хочется мне, чтоб жила ты хорошо, даром что ни за что пострадать пришлось. Погоди-ка, я едва не забыла…

Бабка поднялась и заковыляла к буфету. И тогда лишь Вика увидела, как она состарилась, как согнулись ее плечи и какой нетвердой стала походка.

– Вот.

Бабка положила перед Викой толстую книгу в синем кожаном переплете, и Вика удивленно посмотрела на нее. На книге не было никакой надписи, и если бы не была она такой большой и явно старой, то Вика могла бы подумать, что это просто блокнот или ежедневник.

– Это, чтоб ты знала, моей бабки еще книга. – Бабка Варвара вздохнула. – А ей досталась от матери, а той – от ее матери. Теперь она твоя. Здесь много нужного найдешь, пригодится.

– Но… почему я?

– Как же. – Бабка Варвара улыбнулась. – Ты же тоже наша кровь, родня.

– Как это?!

Она никакой родней с Женькиным семейством не была и знала это совершенно точно.

– Ну а как же. Мать моей прабабки и мать прабабки твоей бабушки Любы, чтоб ты знала, были родными сестрами. Вот погоди, покажу тебе. – Бабка Варвара снова заковыляла к шкафу. – Смотри сама, коли мне не веришь.

В старом Евангелии оказались страницы, исписанные странным почерком. Чернила выцвели от времени, но буквы были четкими.

– Вот, погляди: Антон и Елизавета Разумовские, а дальше по святцам их дети: Николай, Григорий, Мария, Наталья, Ольга. Мария родила мою прабабку Феклу, а Наталья родила Елену, которая была прабабкой твоей бабушки Любы, царствие ей небесное. Дальняя родня, да кровь одна, Викушка. Фекла, гляди, родила мою бабку Марию, а Елена – Оксану, бабку твоей бабушки. Ну а дальше ты знаешь. Все они родились здесь – здесь же и замуж вышли, и тут жили, да. И времени от Антона и Елизаветы прошло, почитай, что под двести лет, а однако ж кровь – не вода. Так что самое твое наследство – книжка эта с записями разными. Тем более что тебе она нужнее всех. Там найдешь рецепты и наливки, и хлеба, и отваров из трав, и чего там только нет, разберешься. Никакого колдовства, просто рецепты на все случаи жизни, жизнью же и проверенные. Но наказ такой: никому в руки не давать пользоваться, даже не показывай никому, и рецептами не делиться ни с кем. Вот даже с Аленкой – разве что рецептами отваров целебных ради спасения жизни. Знание это по роду идет, и как настанет твой час, передашь книгу женщине нашей крови – хоть дочери, хоть внучке, а хоть и дальней родне, кому сердце подскажет, кто не выбросит на помойку, а применять станет и приумножать. Так-то, Викушка, владей теперь ты, а мне уж незачем. Летом-то помру я, чтоб ты знала. Так ты на похороны мои приди, не прячься. А люди, имей в виду, не верят, что ты виновата, разве что самые дураки, да немного их, и те сказать побоятся.

– Баб-Варя, а ведь я-то и вправду не виновата.

– А я знаю, детка. – Бабка неумело погладила Вику по голове. – Знаю, дитятко золотое, что зря ты пострадала, без вины такую муку приняла, и молилась я о тебе, почитай, каждый день, чтоб отпустили тебя на волю, да чтоб мои глаза тебя еще раз увидели. Вот и попустил Господь, дождалась. И не таись по ночам, а ходи по солнцу свободно, люди не дураки, все понимают. А Женька завтра тебе дров привезет, зимы еще много осталось, в холодном доме сидеть не получится, не ровен час – заболеешь, а то и замерзнешь насмерть. Давай чай пить, что ли.