В общем, строго по заведенному ритуалу, мы берем куртки и шагаем за дверь.
Засада в том, что собачка – козявка в космах по кличке Пушок. Пушок, Боже ты мой. Ну и кличка. Он шпиц, и гулять с ним – полное позорище. Так что мы ждем, пока стемнеет. Потом идем к соседям, где Руб тонюсеньким голоском зовет:
– Пушок, Пушо-ок! – Скалится. – Выйди к дяде Рубу.
И эта ходячая лохматая срамота скачками мчит к нам, будто клятая балерина. Уверяю вас: когда мы с ним гуляем и замечаем знакомого, сразу нахлобучиваем капюшоны и смотрим в другую сторону. Я к тому, что пацанам вроде нас далеко не все сходит с рук. Прогулка со шпицем, которого кличут Пушком, точно не сойдет. Вот представьте себе. Улица. Мусор. Машины. Люди орут друг на друга, перекрикивая телевизоры. Шатаются металлюги и шпана бандитского вида… и тут два юных дебила ведут на поводке комок шерсти.
И ничего не поделаешь.
Вот так.
Стыдоба.
– По-зорище, – говорит Руб.
Даже сегодня, хотя Пушок в хорошем настроении.
Пушок.
Пушок.
Я повторяю это про себя, и с каждым разом меня все больше разбирает смех. Сатанинский шпиц – собака из преисподней. Гляди, а то Пушок тебя утащит. Ну, нас он успешно утащил.
Мы идем.
Мы его выгуливаем.
Обсуждаем его.
– Рабы, вот мы кто, чувак, – таково заключение Руба. – Мы останавливаемся. Разглядываем пса. И дальше: – Ты погляди на нас. Ты, я и вот Пушок, и…
Он замолк, не договорив.
– Что?
– Ничего.
– Что?
Он легко сдается, потому что этого и хотел.
У калитки, когда мы уже возвращаемся домой, Руб говорит, глядя мне в глаза:
– Я сегодня разговаривал со своим друганом Джеффом, и он говорит, что про Сару болтают всякое.
– Что болтают?
– Что шляется. Напивается и шляется помаленьку.
То ли я слышу, что он сказал?
Шляется?
То.
Так он и сказал, и скоро эти слова перевернут жизнь моего брата. Они поставят его на боксерский ринг.
Они заставят кучу девчонок любоваться им.
Принесут ему успех.
Они и меня потянут за ним, и все это начнет раскручиваться с одного происшествия. С того случая, когда мой брат в школе вырубил на хрен чувака, который что-то вполне безобидное вякнул про Сару.
Ну, а пока-то мы стоим у своих ворот. Руб, Пушок и я.
– Мы волки, – его последняя реплика в разговоре. – А волки всяко выше на пищевой пирамиде. Они шпицев жрать должны, а не выгуливать.
И все же мы его выгуливаем.
Не соглашайтесь выгуливать соседских карманных собачек. Верьте моему слову.
Вы пожалеете.
– Эй, Руб.
– Ну что тебе? Свет-то выключен.
– Ты думаешь, это правда, что болтают?
– Думаю, правда что?
– Ну, ты понял – про Сару.
– Не знаю. Но если кто-нибудь хоть что-нибудь вякнет про нее, я его пришибу, я его убью.
– Правда?
– А то бы я стал трепаться?
Не сомневайтесь, он почти и убил.
3
Руб с кровавыми кулаками и сметающим взглядом мочит чувака, но сначала вот что.
Наш старик уже почти пять месяцев без работы. Я помню, что уже говорил, но сейчас нужно объяснить, как это все вышло. Случилось вот что: он работал в пригороде, в чьем-то доме, и кто-то раньше времени пустил воду под давлением. Труба лопнула, и отец словил град шрапнели. Взрыв прямо в лицо.
Разбитая голова.
Сломанная челюсть.
Швы, швы.
Скобки.
Конечно, он – как все отцы, мой батя. Мой старик.
Он справился.
Кремень.
Он как бы слегка садист. Ну в смысле, когда в настроении. Ну а так-то он обычный человек, парень с песьей фамилией, и я ему сейчас сочувствую. Он сейчас наполовину мужик: ведь, похоже, если ты не можешь работать, и все деньги в дом приносят жена и дети, ты превращаешься в полмужика. Так оно есть в жизни. Руки опускаются. Сердце бьется вяло.