Но откуда взялся этот «привет из девяностых»? Кому я перешел дорогу?
Не переставая размышлять об этом, я вылез из машины и заковылял в сторону моря. Под сандалиями заскрипел песок, ушей коснулось мягкое шуршание набегающих на сушу волн.
Миновав небольшой участок дикого пляжа, я двинулся параллельно забору «Паттайя Парка».
Берег, как обычно в высокий сезон, заполняли тела разной степени подкопченности. Бродили торговцы в широкополых шляпах и намотанных на физиономии шарфах, предлагали всякий мусор вроде ожерелий из ракушек, картин с видами Таиланда, непонятно из чего сделанных мазей и кремов.
Тут же, в тени под деревьями около дорожки тайки делали клиентам туристический вариант массажа.
Солнце палило, вопили плескавшиеся в волнах дети.
Я медленно шел вдоль берега, пытаясь высмотреть в людском месиве брата Пона… Как вообще его можно тут найти, неужели он не мог более точно определить место встречи или обзавестись сотовым, раз уж выбрался в цивилизацию?
И, естественно, едва не прошел мимо.
Монах расположился за прилавком передвижной закусочной-макашницы, вид у него был крайне деловой: он как раз наваливал еды в пластиковую тарелку для высоченного и на удивление бледного фаранга.
– А, вот и ты, – сказал брат Пон, когда фаранг получил сдачу и отошел. – Как дела?
– Да чего вы спрашиваете, если все знаете?! – рявкнул я. – Плохо! Отвратительно! Наверняка сами все и устроили! Не знаю как, но с вас станется! Чтобы мне все испортить! Проклятье!
Я понимал, что ору, что на меня оглядываются, но глаза затягивала багровая пелена ярости, и мне было все равно.
– Вижу, что отвратительно, – брат Пон засмеялся, и мне стало стыдно.
Ярость и гнев не ушли совсем, но ослабили хватку.
– Надо тебя успокоить, – продолжил монах, извлекая из-под прилавка большой нож. – Иди, помогай… Будешь мне резать фрукты для шейков, а то времени на это нет, народу очень много…
– А почему вы вообще тут торгуете? – спросил я, берясь за скользкую деревянную рукоятку.
– Да вот встретил друга и предложил, что сегодня я за него поработаю, – брат Пон лучезарно улыбнулся подошедшей к нам толстой русской даме. – Давай берись за дело…
Я обогнул макашницу и обнаружил на откидном столике большой таз с фруктами – маленькие тайские арбузы, дыни, ананасы и бананы, манго и напоминавшую оранжевые кабачки папайю.
Рюкзак сбросил и сунул себе под ноги.
Ладно, уж если брат Пон попросил, то можно ему и помочь, забыть про кипящее внутри раздражение и про то, что фаранг, работающий при макашнице, – вообще дело неслыханное и невиданное. Если кто из знакомых пройдет мимо, то, увидев меня за таким делом, еще и в обморок от удивления свалится.
Начав чистить ананас, я чуть не отрубил себе палец.
– Черт! – выругался я на родном языке, глядя на длинный кровоточащий порез.
Русская дама открыла рот и уставилась на меня круглыми, точно блюдца, глазами.
Но брат Пон отвлек ее, начав предлагать соусы, а я сунул пострадавший палец в рот и сделал вид, что все хорошо. Боль улеглась, я закончил с ананасом и принялся срезать кожицу с манго, действуя на этот раз намного аккуратнее.
– Никто не в силах ничего сделать с тобой, даже я, – сказал монах, когда дама отошла. – Твое сознание-сокровищница проращивает «семена» прежних деяний, создавая определенные рисунки на стенках того тоннеля восприятия, в котором ты находишься. Отыщи здесь место для вмешательства других людей?
– То, что я его не вижу, не значит, что его нет, – буркнул я. – Вы же можете! Вспомните, как вы успокаивали меня одним прикосновением!