– Ну, зачем же вы так, Алексей Михайлович, – негромко проговорила Ирина. – Мне кажется, что это так естественно – любить и жалеть своего ребенка…

– Естественно любить и жалеть своего ребенка, а не себя и не свой покой, – жестко сказал Зуев. – А мы, к сожалению, слишком часто путаем эти понятия. Потом, я все-таки не точно сказал: обычно пара мать – ребенок есть просто по условию, но далеко не всегда она работает с нами, чаще против нас. Матрена вам еще нужна? – он резко сменил тему.

– Да, моя няня вдруг запила и, по-моему, вот-вот загуляет, – усмехнулась Замковская.

– Такое случается. – Алексей не поддержал ее насмешливого тона. – Человек всю жизнь носит маску, и вдруг что-то происходит, маска сваливается, и выясняется, что внутри он совсем другой… Забавнее всего, – он невесело усмехнулся, – когда этому больше всех удивляется он сам.

В субботу вечером Ирина ужинала с мужем в кабинете итальянского ресторана, они мило болтали о том о сем и пытались понять, исподволь разглядывая друг друга, что изменилось в их отношениях.

В Италии, при той сумасшедшей гонке, которую устроил вице-премьер, они фактически не успели пообщаться, посмотреть друг другу в глаза, хотя напряжение какое-то начало проявляться уже тогда. Только Ирина гнала его от себя, стараясь думать, что это – временное, вызванное усталостью явление, которое пройдет, стоит только выспаться и провести с мужем ночь, а лучше три…

Но вот сегодня оба выспались – выехав в пятницу вечером, они с Серенькой к полуночи были в Москве, а поднялись утром тогда, когда захотели, Тимофей отменил все звонки и встречи и лежа утром в постели, после как раз такой ночи, о которой Ирина мечтала, вдруг засмеялся и сказал:

– Ты, Иркин, наверное, самая дорогая женщина в мире, твой сегодняшний визит, читай – мой отключенный телефон, уже обошелся нам в сорок одну тысячу долларов…

Она некоторое время лежала, раздумывая, обидеться или нет. Реплика была не из изящных, слов нет, и реагировать на нее можно было по-разному. Можно было обидеться и сказать, что настоящая женщина не оценивается в деньгах, можно было устроить сцену, сделав вид, что муж назвал ее проституткой, можно было свести все к шутке, добавив, чтобы в следующий раз он предъявил ей счет, который она непременно оплатит. Можно было много разных вариантов найти…

Но она вдруг почувствовала, что совсем не хочет играть в какие-то игры, которые раньше всегда так увлекали ее, даже такие затейливые, даже с таким достойным партнером, как Тимофей, который, возможно намеренно сказал такую неуклюжую фразу, провоцируя ее на своеобразный словесный танец. Ирина вдруг повернулась к мужу, схватила его большую, лохматую голову и прижала к своей груди:

– Эх ты, бизнесмен Урюпинский, – засмеялась она и погладила его по шевелюре, – даже в постели с любимой женщиной деньги считает…

Тимофей дернулся, потом затих, и она вдруг почувствовала, как его мягкие губы касаются ее груди.

– И вовсе я ничего не считаю, – послышался голос мужа, слегка приглушенный, потому что касания не прекратились, – я просто хотел предложить довести эту цифру до совершенства. Как тебе нравится пятьдесят? Или лучше шестьдесят? Нет, есть еще лучше – семьдесят пять. Короче, я предлагаю закатиться сейчас куда-нибудь по бутикам, купить тебе что-нибудь красивого и остромодного, а потом ужинать в наш итальянский… Принимается?

Ирина лежала несколько секунд молча, играя рыжеватыми волосами мужа. Иногда ей казалось, что у него все-таки есть любовница, так было положено в их кругу, иногда она была в этом просто уверена, но в такие минуты, слыша такой его голос, она начинала думать, что все-таки ошибается.