На вопрос о муже женщины из Энска он посоветовал Ирине дочитать письма, в которых содержатся, по его мнению, ответы не только на этот, но и еще на множество могущих у нее возникнуть вопросов.

А про симбиотические связи сказал:

– Видите ли, Ирина Николаевна, у многих детей, которым мы пытаемся помочь, в большей или меньшей степени поражен мозг, и одна из наших задач состоит в том, чтобы найти ему какую-нибудь замену. В лучшем случае это оказывается те, другие, непораженные участки мозга, которые берут на себя функции больных, помните, мы с вами об этом говорили…

Замковская кивнула.

– Гораздо чаще срабатывает другая схема, которая, кстати, обычно является и ступенью на пути к замещению функций одних участков мозга другими. Это когда вместо ребенка работает мозг взрослого человека. Нам иногда, да что там говорить, довольно часто удается подобрать к ребенку в пару педагога или врача, создать симбиотическую пару, где ребенок начинает как бы пользоваться способностями взрослого.

– Но ведь тогда получается, – почти закричала Замков-ская, – что их никогда нельзя будет разделить, ваши сотрудники должны усыновлять или удочерять всех пациентов, с которыми они образуют эти ваши «симбиотические пары»! Вы же, выходит, просто воруете детей!

– Пожалуйста, хотя бы немного умерьте ваш праведный гнев, Ирина Николаевна, – невозмутимо сказал Зуев.

Они шли по дорожке запущенного парка вокруг больницы, направляясь к какому-то неведомому Ирине месту. Снега вокруг еще не было, но осень уже фактически кончилась, отступила – последними часовыми ее остались немного желтых и красных листьев на кленах да незамерзшие лужи под ногами.

Верный Гриша топал чуть сзади, сопровождая «охраняемую». Он и успел поймать выскочившую вдруг из-за куста сумасшедшую Машу:

– Тили-тили-тесто, жених и невеста, – радостно продекламировала она, не обращая внимания на могучие руки, держащие ее в объятиях.

Ирина досадливо отмахнулась, Алексей Михайлович, казалось, вообще не заметил появления сумасшедшей, а Гриша, подержав ее несколько секунд, убедился, что причин для тревоги нет, покачал головой и поставил обратно на землю.

– Увы, он счастия не ищет… – запела Маша и понеслась на всех парусах в сторону главного корпуса, – и не от счастия бежит…

– Сядем, – сказал Зуев, показывая на скамейку, стоящую на краю склона, уходящего вниз к реке.

– Красиво тут, – невольно выговорила Замковская.

Появление Маши, спокойствие Алексея Михайловича и ненавязчивое очарование зимнего пейзажа (на той стороне реки снег уже почему-то лежал) поумерили ее пыл, и она, как оказалось, вполне могла не только сердиться, но и слышать собеседника.

– Никто никого не ворует. – Зуев начал точно с того места, где прервался их разговор. – Во-первых, тут действует некое правило, которое я бы назвал «правилом несгорающей цифры». То есть, развиваясь в этом симбиозе, ребенок действительно резко откатывается назад, когда связи рвутся. Но если достигнут определенный уровень этого развития, то он становится, как в известной телевизионной игре, в каком-то смысле несгораемым, движение назад на этом уровне прекращается. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Надеюсь, что да, – отозвалась Ирина. – Получается, что есть в восхождении на гору некоторые площадки, поднявшись на которые ты уже плотно на них закрепляешься и назад не катишься…

– Ну, если вам такое сравнение нравится больше – пожалуйста. – Алексей Михайлович удовлетворенно кивнул. – И, во-вторых, пара ребенок – педагог создается здесь, в больнице, потому, что взрослый, врач или педагог, знает, что делать и имеет мужество и терпение для этих действий. Никто и никогда не возражал бы, чтобы эти пары дополнительно создавались бы и дома между матерью и ребенком. Только этого практически никогда не случается. Мамы или слишком заняты, или не понимают и не слышат то, что им говорят, или слишком сильно любят своих драгоценных детей и боятся причинить ребенку, как им кажется, вред.