– Вы видите, Серенька новую игрушку уже полюбил, она стала «его» вещью, приобрела для него сверхценность. И если эта сверхценность вдруг начнет от него уезжать, а Матрена Григорьевна будет ее от него именно откатывать, а не отбирать, что может произойти?

– Горе, – выдохнула Ирина, – Серенька будет горевать от того, что у него отнимают любимое. И это может его травмировать.

Зуев вздохнул, покачал головой. Гриша в зале внимательно смотрел за тем, что происходит в кабинете, пытался услышать разговор, но не мог.

– Я иногда думаю, – расстроенно сказал Алексей Михайлович, – что начинать помощь детям надо все-таки с родителей. Ну, Ирина Николаевна, ну подключите, пожалуйста, голову, перестаньте руководствоваться только инстинктами, как бы благородны они ни были.

– Ну… – неуверенно сказала Ирина, – он поймет, что она движется.

– Браво. Серенька поймет, что мир живой, раз ему свойственно движение. Что еще?

– Еще он, чтобы вы там ни говорили, – упрямо сказала Замковская, – все-таки почувствует горе.

– Это мы уже проходили. Что еще?

– Ну…

Ирина замолчала, беспомощно глядя на Зуева. Он посмотрел на нее, внезапно протянул руку и забрал лежащую на столе пару новых перчаток. Замковская инстинктивно дернулась за ними.

– Ну? – нетерпеливо сказал Алексей.

– Он захочет вернуть себе игрушку, – обрадовалась Ирина, – он попробует ее забрать обратно…

– И Матрена даст ему такую возможность, – продолжил Зуев. – А потом опять отнимет. И будет делать это здесь, а вы – дома, до тех пор, пока он научится ее не брать, а катить к себе.

– Он почувствует, что может чем-то управлять, применять свою волю к чему-то, – догадалась Ирина.

– Не только, – Алексей Михайлович радостно улыбался. – Он начнет играть, то есть делать тот совершенно бессмысленный набор действий, из которого только и появляются все смыслы.

– А дальше?

– А дальше мы посмотрим, скорее всего попробуем научить его катать машинку не только от себя к себе, но и вокруг себя.

– Зачем?

– Ирина Николаевна, – взмолился Зуев, – мне надо идти, у меня здесь не только ваш сын, а еще почти полсотни пациентов.

Замковская расстроенно покачала головой, потом сосредоточилась:

– Алексей Михайлович, мне надо уехать на несколько дней. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы Матрена или Света заменили меня на это время, тем более что я хочу увезти с собой Надин.

– Но я ими не командую, – растерялся Зуев. – Когда их рабочее время закончено, они – свободные люди. Попробуйте договориться частным порядком. И, я вас умоляю, займитесь Серенькиным режимом.

– Хорошо, – кивнула от дверей расстроенная Замков-ская. – Я сегодня дам указания Надин.

Из Италии Ирина просто сбежала, самым позорным образом ретировалась. Она с того момента, когда вдруг ее захлестнула волна тоски, протерпела еще полсуток, но уже днем Тимофей, вырвавшись с заседания, посадил ее в машину, обиженно поцеловал на прощание, сам не поехал, вечером были еще две встречи, а она к ночи была в Милане, а рано утром в Москве. Ритм, живший в ней весь день, не оставил ее и сейчас, Совершенно выбившаяся из сил, она уже подъезжала к городу, решая, куда сначала – в больницу или в гостиницу.

Тоска напала на нее на площади в Пизе у знаменитой падающей башни. Башня как башня, стоит, наклонилась… Они попали сюда ночью, другого времени просто не было, а приятель Тимофея, экспансивный итальянец, смертельно оскорбился, узнав, что они уже третий раз в Тоскане и никогда не видели одно из… нет, неправильно, главное чудо света. Они с женой почти насильно усадили Ирину с мужем в машину, ехать оказалось действительно недалеко.