– Но ты не гоняешь слишком быстро?
– Да что-о-о ты, тащусь, как черепаха…
– Врун…
Она улыбалась сквозь слезы.
– Завязывай, ба, так нечестно, а то я сейчас сам завою…
– Только не ты. Ты никогда не плачешь… Не плакал, когда был совсем маленьким, даже когда вывихнул руку, и то не ревел, я ни разу не видела, чтобы ты пролил хоть одну слезинку…
– Все равно, кончай.
Он не осмелился взять ее за руку из-за трубок.
– Франк…
– Я здесь, бабуля…
– Мне больно.
– Так и должно быть, это пройдет, ты лучше поспи.
– Мне очень больно.
– Я скажу сестре перед уходом, попрошу, чтобы тебе помогли…
– Ты уже уезжаешь?
– Что ты, и не думаю.
– Поговори со мной. Расскажи о себе…
– Сейчас, только свет погашу… Слепит глаза…
Франк опустил штору, и выходившая на восток комната внезапно погрузилась в мягкий полумрак. Он передвинул кресло поближе к здоровой руке Полетты и взял ее руку в свои.
Сначала Франк с трудом подбирал слова, он никогда не умел поддержать разговор, а уж тем более рассказать о себе. Начал с пустяков – сообщил, какая в Париже погода и что над городом висит смог, и перешел на цвет своего «Судзуки», потом на меню своего ресторана и продолжал все в том же духе.
День клонился к вечеру, лицо бабушки стало почти умиротворенным, и Франк решился на более откровенные признания. Он рассказал ей, из-за чего расстался с подружкой, и сообщил имя своей новой пассии, похвалился профессиональными успехами и пожаловался на усталость… Потом стал изображать своего нового соседа, и бабушка тихонько засмеялась.
– Ты преувеличиваешь…
– Клянусь, что нет! Сама увидишь, когда приедешь к нам в гости…
– Но я совсем не хочу ехать в Париж…
– Ладно, тогда мы сами к тебе заявимся, а ты накормишь нас вкусным обедом!
– Ты думаешь?
– Конечно. Испечешь картофельный пирог…
– Только не это. Выйдет слишком по-деревенски…
Потом он рассказал ей об обстановке в ресторане и как орет иногда шеф, о том, как однажды к ним на кухню заявился с благодарностью министр, и о молодом Такуми, который стал так искусен. А потом рассказал ей о Момо и госпоже Мандель. И наконец замолчал, прислушиваясь к дыханию Полетты, – понял, что она заснула, и бесшумно встал.
Он был уже в дверях, когда она окликнула его:
– Франк…
– Да?
– Знаешь, я ведь ничего не сообщила твоей матери…
– И правильно сделала.
– Я…
– Тсс, теперь спи – чем больше будешь спать, тем скорее встанешь на ноги.
– Я правильно поступила?
Он кивнул и приложил палец к губам.
– Да. А теперь спи…
После полумрака палаты свет неоновых ламп в коридоре ослепил его, и он не сразу сориентировался, куда идти. Знакомая медсестра перехватила его в коридоре.
Она предложила ему присесть, взяла историю болезни Полетты Лестафье и стала задавать обычные уточняющие вопросы, но Франк не реагировал.
– С вами все в порядке?
– Устал…
– Вы что-нибудь ели?
– Нет, я…
– Подождите, сейчас мы это поправим.
Она достала из ящика банку сардин и пачку печенья.
– Подойдет?
– А как же вы?
– Не беспокойтесь! Смотрите, у меня здесь гора печенья. Хотите красного вина?
– Нет, спасибо. Куплю колу в автомате…
– А я выпью, но это между нами, ладно?
Франк заморил червячка, ответил на все вопросы и собрался уходить.
– Она жалуется на боль…
– Завтра станет легче. В капельницу добавили противовоспалительное, утром ей будет лучше…
– Спасибо.
– Это моя работа.
– Я о сардинах…
Он доехал очень быстро, рухнул на кровать и уткнулся лицом в подушку, чтобы не разрыдаться. Только не сейчас. Он так долго держался… Продержится еще немного…
– Кофе?
– Нет, колу, пожалуйста.
Камилла тянула воду маленькими глоточками. Она устроилась в кафе напротив ресторана, где мать назначила ей встречу. Допив, положила руки на стол, закрыла глаза и постаралась дышать помедленнее. От этих совместных обедов, как бы редко они ни случались, у нее всегда начинал болеть живот. Встав из-за стола, ей приходилось сгибаться в три погибели, ее качало, с нее слово сдирали кожу. Ее мать с садистской настойчивостью, хотя скорее всего невольно, расковыривала одну за другой тысячи затянувшихся ранок. Камилла увидела в зеркале над стойкой, как мать входит в «Нефритовый рай», выкурила сигарету, спустилась в туалет, заплатила по счету и перешла через улицу. Она засунула руки в карманы и скрестила их на животе.