Что-то щелкает внутри.

«Надо вернуться! Вернуться и сказать Кате, что жизнь без нее ничего для меня не значит».

— Постойте! — прошу таксиста. — Поверните назад. Отвезите меня обратно к дому моей попутчицы.

Водитель несколько мгновений соображает, как перестроить маршрут, смотрит в навигатор, а потом согласно кивает:

— Как скажете. Только придется доплатить.

— Я оплачу наличкой, двойной тариф, если отвезете меня обратно.

Он разворачивает машину, а я мысленно подбираю слова, которые скажу Катерине.

Вот и знакомый перекресток, а дальше — частный сектор, где живут ее родители.

Знакомый забор, старый, но еще добротный. Видно, что за домом ухаживают.

— Остановите здесь, — прошу водителя, и он притормаживает на противоположной стороне улицы.

Я с жадностью смотрю в окна. Там горит теплый свет. На кухне мелькает знакомый силуэт, и по сердцу, будто режут острым хирургическим ножом. Я вижу Катю, которая успела переодеться в домашний халат и собрать волосы в тугой пучок.

Я с грустью рассматриваю ее лицо: нежную линию губ, зеленые глаза, в которых можно утонуть. Да, за годы разлуки Катя почти не изменилась… разве что стала еще красивее?

Мое сердце сходит с ума. Оно колотится, как бешеное, и я жадно пожираю глазами ту, что оставила в моей жизни неизгладимый след. Как же я страдал без нее все эти годы!

— Деда, деда!

От звонкого детского голоска я вздрагиваю всем телом. На порог выбегает маленький мальчик. У него в руках машинка и отломанное колесо. Мое сердце сжимается от волнения. Что, если этот мальчик — мой сын?

К малышу торопится отец Кати. Он все такой же, как раньше: воинственный, непримиримый. За единственную дочь он был готов рвать на части любого, а в период нашего развода его ненависть достигла апогея.

Я наблюдаю за тем, как бывший тесть с любовью тянет морщинистую, но все еще крепкую руку, как малыш вкладывает в нее отломанное колесо и машинку и они вместе исчезают за дверью.

Двор пустеет, в окнах больше ничего не видно.

У меня такое чувство, что меня только что окончательно растоптали, оставив прозябать в стороне от самых близких сердцу людей.

Грубый стук в окно приводит меня в чувство. Я непонимающе приоткрываю дверцу, и тут же оказываюсь в захвате. Крепкая мужская рука сзади сжимает мое горло, не давая дышать.

— Эй! — Таксист возмущенно дергается, но тут же замолкает.

Я пытаюсь вырваться, и наталкиваюсь на недобрый взгляд Катиного отца в зеркале заднего вида.

Меня выпускают из захвата, но вместо него в затылок упирается холодная сталь охотничьего обреза. Я наконец понимаю, отчего онемел таксист: не каждый день на твою машину нападает сумасшедший с оружием в руках.

— Совсем охренел, старый дурак?! — хриплю, потирая горло.

— Слушай меня внимательно, сволочь! — рычит над ухом до боли знакомый голос бывшего тестя. — Если посмеешь еще хоть раз показаться рядом с моим домом, я выстрелю тебе в голову не раздумывая! Я бы и пять лет назад с удовольствием разрядил в тебя обойму, да дочку было жаль: не смогла бы она жить после такого. Любовь, к сожалению, зла, а она, дурочка, слишком сильно тебя любила. Только сейчас я тебе разбить ее сердце еще раз не позволю. Чтоб ты ей снова душу не разбередил, завалю тебя с чистой совестью. Даю только один шанс убраться. Считаю до трех. Если после этого машина все еще будет маячить у моего дома, сначала я буду стрелять по шинам, а после попаду в бензобак. Полыхать будет знатно, обещаю! Если сможешь выползти из-под огня, добью прикладом. Все понял?

Я нервно сглатываю. От зловещего хриплого шепота над ухом мои глаза лезут на лоб. Маньячелло, мать его!