Что было дальше – не помню.

…Со временем я настолько окреп, что уже мог вставать с постели и ходить по своему опустевшему дому. Однако целыми днями я просиживал в кресле, тупо разглядывая покрывающиеся траурным серым флером пыли медицинские книги и инструменты, которые лежали на моем столе. Ведь после смерти Анхен моя жизнь потеряла смысл. Ради чего мне было жить, если та, которую я любил больше всего на свете, спала непробудным сном в сырой земле?

Иван Крестьяныч и Михаил навещали меня каждый день. Старый врач потчевал меня лекарствами, а друг старался развлечь беседой. Увы, от этого было мало проку – я не хотел жить. Но однажды поутру Михаил пришел ко мне и взмолился:

– Выручай, Яша! Тут меня к баронессе фон С-н пригласили. Помнишь такую? Нравная дама! Так вот, она требует, чтобы непременно был консилиум… Будь другом, Яша, выручай! Иначе я пропал!

И ради того чтобы помочь другу, я заставил себя встать, поехать вместе с ним к захворавшей баронессе, осмотреть ее и назначить лечение. После чего мне вновь захотелось работать, а значит, и жить.

Много лет спустя, незадолго до кончины, Михаил признался мне, что тогда он схитрил – баронесса вовсе не требовала консилиума. Но его ложь оказалась пресловутой ложью во спасение. И пусть кто-то посмеет сказать мне, будто покойный Михаил Н. был плохим врачом! Он был одним из лучших докторов, с которыми мне посчастливилось общаться и работать. Ведь тогда ему удалось вылечить мою душу. И пока бьется мое сердце, в нем будет жить благодарная память о моем верном друге Михаиле.

А потом я отыскал ту девушку… Мне хотелось поблагодарить ее за участие. Оказалось, что она – единственная дочь офицерской вдовы. Звали ее Лизонькой Голубевой. Она и впрямь была ласкова и кротка, как голубка… как моя незабвенная Анхен.

Я стал бывать у них. И чем дольше продолжалось наше знакомство с Лизонькой, тем больше мы привязывались друг к другу. Пока не поняли – это любовь.

Через год я посватался к ней. Чем закончилось сватовство? Думаю, вы поймете это сами, если вспомните имя моей супруги. А зовут ее Елизаветой.

Поначалу Михаил не мог взять в толк, почему я решил жениться не на немке – на русской девушке. Да еще и на бесприданнице.

– Не понимаю я тебя, дружище, – заявил он, услышав от меня эту новость. – Ведь любой из наших чиновных-сановных знакомых охотно выдаст за тебя свою дочку или племянницу. Ты – выгодный и завидный жених. Впрочем, пожалуй, ты прав, что женишься по любви. Конечно, мы с Лотхен довольно счастливы… только все-таки она не Трудхен… – с горьким вздохом заключил Михаил.

Спустя год после нашей свадьбы Лизонька родила сына. То был наш долгожданный первенец, которого мы назвали Николаем. По милости Господней, мы с ней дождались и внучат, теперь уже от младшенькой дочки Ксении. А там, глядишь, доживем и до правнуков. Если, конечно, Бог даст.

Вы спросите: когда же пойдет речь о чуде? Так ведь я уже рассказал о нем! И теперь осталось лишь поведать вам, как я сам узнал о том, что со мной случилось чудо.

Однажды, вскоре после нашей свадьбы, мы с женой обедали. Лизонька надумала сварить кофе (кто не знает, что петербуржцы любят побаловаться кофейком!). Тут как раз и тусклое осеннее солнышко выглянуло из-за туч. Вдруг моя Лизонька призадумалась, словно вспомнила что-то. А потом и говорит:

– Как странно, все точно так же, как тогда было. И солнышко в окно глядит, и кофе варится. Кажется, она сейчас войдет и скажет… Только мы с тобой уже женаты.

– О чем ты, душенька? – спросил я жену.