И Лис полез за сигаретами.

— Не возражаешь? — достал он синюю пачку «Голуаз».

Дороговато они ему обходились, почти в пять косарей за пачку, эти французские «Gauloises Blondes Blue». Как-то в Сирии приходилось маскироваться под французских наёмников, и он подсел на мешку сирийского с турецким табака, на их вкус — своенравный, утончённый. Не зря, видать, любили «Голуаз» и Камю, и Сартр, и Пикассо.

Впрочем, курил Лис редко. Обычно в машине. Даже сигареты с собой не носил — валялись в бардачке.  

— Конечно, нет. Это же ваша машина, — ответила девчонка. — Твоя, — вспомнила, что они на «ты».

Лис прикурил, выпустил дым в открытое окно и усмехнулся. Сколько же раз ему говорили: «Я не собираюсь этим дышать», «Ты в своём уме! Что я мужу скажу?», «От меня будет нести табачищем!», «Можно не курить?»

 — Если что, я осуждаю, — обернулся он. — Курить плохо.

— Не думала, что выгляжу молодо насколько, — улыбнулась Принцесса. — Мне же вроде не пять лет. Не маленькая, понимаю: что хорошо, а что плохо.

— Очень на это надеюсь, — хмыкнул Лис. 

Остаток пути они проехали молча.

Пело радио. В темноте, привлекая внимание, периодически загорался экран его телефона.

Принцесса с кем-то переписывалась, уткнувшись носом в экран своего, и бегала пальцами по клавишам со скоростью заправской телеграфистки: видимо, писала мамам-бабушкам, что долетела, а может, назначала Засранцу встречу — Лис не интересовался. Не маленькая, значит, не маленькая.

Лис думал про Юльку.

Сильно же она, зараза красивая, обиделась, вздохнул он.

Обычно после ссоры, она уже к вечеру не выдерживает — пишет. А тут…

Три часа назад…

— Юль, чего ты от меня хочешь? — устав оправдываться и «брыкаться», Лис склонил шею, как стреноженный конь, и смотрел на неё исподлобья.

На деревянном столике уличного кафе стоял остывший кофе. На окне трепало лёгким ветерком поникший цветок. От нагретой солнцем стены, с проступившей местами кирпичной кладкой, веяло теплом, осенью. Парижем. 

— Чего, Юль? Чтобы я позвал тебя замуж? Так ты замужем.

— И вижу, тебе это нравится, — фыркнула она.

— Я никогда и не скрывал. Да. Меня всё устраивает. И тебя всё устраивало до сегодняшнего дня. Не понимаю, с чего вдруг ты взбеленилась.

— Хочу определённости, Дин. 

Она достала сигареты, но прикурить не успела — нарисовался официант:

— Простите у нас не курят, — приложил руку к груди, извиняясь, повернулся к Лису. — Принести вам чего-нибудь ещё?

— Нет, спасибо, — небрежно махнул Лис, достал из кармана деньги, отслюнявил купюру и сунул официанту в карман. — Сдачи не надо.

— Благодарю, — склонился тот подобострастно и исчез.

 Юлька зло кинула сигареты обратно в сумочку, недовольно щёлкнула замком.

— Значит, по-твоему, пусть всё идёт как идёт?

— А тебя что-то напрягает?

— Меня всё напрягает, Абакаров, — толкнула она чашку, выплеснув осевшую пенку капучино. — Эти тайные встречи. Этот страх, что муж узнает. А он уже подозревает и это только вопрос времени, когда выяснит правду. В прошлый раз ты едва успел уйти.

— Я разве не предлагал встретиться в гостинице? Но ты же сама настояла, сказала: ребёнок у мамы, мужа не будет два дня.

— И ты приехал только на второй. Утром! Хотя обещал!

Лис развёл руками.

Да, он сволочь. Он видел выброшенный в помойку ужин, вместе с тарелками, что его так и не дождался. Скомканное кружевное бельё, что снял не он. Пустую бутылку вина, что Юлька вылакала одна, наверное, пополам со слезами.

Но он работал, твою мать! Ра-бо-тал! И ничего ей не должен.

Утром она открыла дверь в старой растянутой футболке, в которой спала. Тёплая, сонная. Вкусная. И за то, что он явился именно сейчас, разозлилась ещё больше.