— Какая, нах*р, разница?! — глядя на нее, как на идиотку, вопрошал Кир, уже и думать забывший о своем недавнем желании посношаться. — Он за износ сидел! А ты ему дочь отдать хочешь?! Чтобы он и ее трахать начал через пару лет?!

— Да нет же! Он ничего ей не сделает, — застонала Олеся и, откинувшись на подголовник, ненадолго прикрыла глаза. Так, спокойнее, спокойнее. Нужно быть убедительной… — Я не могу тебе объяснить всего, — заговорила она после продолжительной паузы, — но так нужно для блага Насти!

— Я них*ра не понял, — качнул головой Кир и потребовал: — Давай, объясняй мне все.

— Хорошо, — послушно согласилась Олеся и, в этот раз сложив ладони в молитвенном жесте, принялась излагать свой план: — Я хочу, чтобы Женя удочерил Настю и… — она замялась, — и увез ее отсюда.

— А ты? — вопрос Кира прозвучал хлестко, как выстрел.

— А я, — она улыбнулась улыбкой, которая могла бы показаться лучезарной, если бы не ее мертвенный взгляд, — останусь здесь и признаюсь во всем, в чем ты захочешь. Хоть в создании банды…»

И самое страшное…

«— Не, ну как ты думаешь, кто она? — потрясая пистолетом в руке, продолжал глумиться Кир. — Думаешь, бедная, несчастная девушка, вынужденная в одиночку растить ребенка? Вся такая честная, благородная? Еще, наверно, и влюбилась в тебя, да? — откровенно заржал. — И тебя на любовь раскручивает…

Олеся невольно бросила взгляд наверх, чтобы убедиться, что Настя не подслушивает у двери и потому что чувствовала — вот оно, сейчас начнется, а у нее не хватит смелости, чтобы прервать опера, заставить его замолчать, уже не говоря о том, чтобы, если он скажет правду (вернее, когда скажет), нагло соврать, что это все ложь. Смотреть в глаза Жене было невыносимо.

— Че молчишь-то, *ля?! — не выдержал показного спокойствия Кир. — Язык, что ли, проглотил? Иль не веришь мне? Думаешь, гоню, да? — он замолчал, улыбнулся, словно говоря: «Понимаю, туго доходит», и, вздохнув, как будто после тяжелой смены в забое шахты, добавил с усмешкой: — Да у нас мужиков полгорода ее знают, догадываешься, почему? Нет?

Крест по-прежнему молчал, поэтому опер продолжил свой обвинительный монолог:

— Да потому что она с мужиками спит за деньги. Работа у нее такая, понимаешь? Работа. Проститутка она. Шлюха.

Крест сделал шаг в сторону довольного собой Кира, но, тот, вздернув выше пистолет, угрожающе зашипел:

— Даже не вздумай! А то закрою за нападение на сотрудника…

— При исполнении? — с гримасой, отдаленно напоминающей усмешку, спросил Крест. Голос его звучал низко, сухо, надтреснуто. Слова давались с трудом.

— При исполнении, — злорадно подтвердил опер, и Крест отступил.

Сделав шаг назад, он не удержался, кинул взгляд на подозрительно хранившую молчание Олесю, чтобы найти опровержение чудовищной лжи, но не нашел. Наоборот, поникшая, притихшая Олеся, упорно отводившая взгляд, всем своим видом показывала, что опер прав. С горечью Крест понял, почему у нее такой необычный распорядок дня, почему работа всегда в ночную смену. Стало брезгливо и омерзительно на душе.

— Это правда? — не узнавая собственного голоса, спросил он у Леси, давая и ей, и себе крохотный шанс.

— Да, — одними губами ответила она, оглушенная тем, как в одночасье мечта разлетелась на кусочки.

Все, шансов не осталось.

— Хороша компания, — подлил масла в огонь Кир, — зэк и проститутка!»

И тот откровенный разговор с Женей все еще звучал в ушах…

«— Ты хочешь знать правду? Правда почти такова, какой ее представил Кир — я проститутка. Сплю за деньги.

Крест испытующе глянул на нее и, воздержавшись пока от каких-либо выводов, уточнил: