– Так ведь мы не на служебном совещании сидели, а на партийном собрании. А он такой же коммунист, как и я.

– Кто он? – выпучил глаза раскрасневшийся командир полка. Полковник Плотников нервно закрутил вздувшейся шеей, широко разинул рот, словно рыба, выброшенная на берег, глубоко и прерывисто дыша. Казалось, что его душит форменный галстук и не хватает воздуха.

– Как кто? Генерал Никулин…

– Вот именно! Он – генерал! Первый заместитель члена Военного совета округа! А вы имеете наглость насмехаться! Да я тебя!..

– И ничуть я не насмехался, а по-товарищески высказал свое мнение!

– Как-как? По-товарищески? С генералом? Какой он тебе товарищ!

– Да? Разве? Не товарищ? Ведь мы даже обращаемся друг к другу по уставу: товарищ полковник, товарищ генерал, а вовсе не господин генерал.

– Демагог! Я имею в виду, что он в первую очередь начальник! Высокого ранга!

Командир полка затряс кулаками, топнул ногой и взвизгнул:

– Вот прислал бог подарок из Афгана! Нахал! Осмелели там на войне! Обнаглели! Вот твой предшественник Саша Мураковский был настоящий замполит, не то что ты! Марш с моих глаз долой!

– Меня прислал вовсе не бог, а управление кадров….

В эту минуту вбежал пропагандист с воплем:

– Громобоев! Срочно в батальон! Ты почему до сих пор тут?

Эдуард развел руками и ухмыльнулся:

– А где мне быть? Не видишь разве – я с командиром полка разговариваю.

– Нашел с кем разговаривать, когда тебя там…

Полковник Плотников вскинул брови и накинулся на новую жертву:

– Это как понимать ваши заявления? Что за разговорчики? Как это о чем говорить с командиром?!

– Виноват, товарищ полковник! Оговорился! Но там генерал-майор грохочет громом и метает молнии, а виновника грозы в казарме нет. Заместитель члена Военного совета генерал Никулин срочно требует подать ему Громобоева.

Из дальнего угла коридора послышалась фраза, вполголоса произнесенная Холостяковым:

– Забавно звучит, первый заместитель… члена! Военного совета… Это когда самому сил не хватает, то член приглашает первого заместителя или второго?

Молодые офицеры громко рассмеялись, но мгновенно притихли, опасаясь гнева руководства…

В батальонной Ленинской комнате стояла гнетущая тишина. У входной двери в одну шеренгу выстроились начальник политотдела полка, его заместитель, партийный и комсомольский вожди, чуть поодаль топтался и крутил носом без вины виноватый комбат подполковник Туманов. Больше в казарме не было ни одной живой души, даже дневального убрали. Едва Громобоев вошел в Ленинскую комнату, комбат погрозил ему кулаком и на цыпочках выскользнул прочь, подальше от опасного места. На высокопоставленный политический аппарат у подполковника Туманова была давняя и стойкая аллергия.

Капитан нервно потоптался с минуту у входа, но сумел подавить невольную дрожь в коленках, сделал пару шагов вперед и начал наблюдать за противником. Эдик ощущал себя тореадором на арене, а генерал Никулин виделся ему огромным разъяренным быком или даже скорее этаким Минотавром. Не помешало бы заполучить красный плащ, как положено тореро для корриды, и, главное дело, остро заточенную шпагу, чтобы поединок был безопаснее. Но, увы, не было ни того ни другого, а голыми руками сражаться с огромным человекобыком смертельно опасно, ввиду неравенства весовых категорий.

Генерал переходил от одного плаката к другому, от щита к щиту, молча читая лозунг за лозунгом. Пауза слишком затянулась, и атмосфера в маленьком закрытом помещении все более накалялась. Наконец, начальник не выдержал и обратил на Громобоева гневный взор. Капитан в ответ смело посмотрел на Никулина, выдержал взгляд, но во рту и даже в горле невольно пересохло. Генерал-майор еще раз огляделся и вновь уставился, не мигая, глазами налитыми кровью, прямо как удав на кролика. Его лицо побагровело, и казалось, еще чуть-чуть, и Никулина либо действительно хватит удар, либо генерал не выдержит и хищно бросится на капитана. Порвет руками или загрызет!