– Ди-а-на…

– Я в раю? – спросила я его.

Но цветок не ответил, продолжая тихонько звенеть. Постепенно его звук становился все громче и громче, превратился в шум ветра в ветвях, потом – в рокот морской волны и, наконец, загремел колокольным набатом.

Я закрыла голову руками и – полетела вниз.

Сильно болела голова, ломило все тело, и пахло чем-то неприятным. Лекарствами?

– Доктор, она пришла в себя!

Я открыла глаза. Белое пятно перед глазами медленно приобрело черты Гали Молочковой.

– Ты меня слышишь?

– Да, – попыталась сказать я, но не издала ни звука. Беззвучно открывала рот, как рыба.

– Не говори, тебе нельзя. – Галя погладила меня по руке.

Я только хотела спросить, что со мной случилось, как тело стало невесомым, и я стремительно понеслась вверх. Вокруг снова возник зеленый луг, и среди цветов, пахнущих ванилью, мне стало хорошо. По травинке покатилась капелька росы, я подставила ладонь, но она почему-то упала мне на щеку. Следом, одна за другой покатились капельки дождя, и мир стал складываться, словно карточный домик. Не знаю, почему, но я вдруг поняла, что мне отказано в этом светлом мире. Меня вытолкнули из него, и я опять стремительно полетела – теперь вниз, разглядывая с высоты птичьего полета больничную палату и крошечную кровать размером со спичечный коробок. «В нее совершенно точно нельзя попасть!» – с ужасом подумала я… и почувствовала под руками жесткие простыни.

– Фу, напугала. Ишь, что удумала, умирать! – пророкотал надо мной сочный баритон. – Молодая, красивая, тебе еще жить да жить! Да детей рожать… Давай, давай, девочка, выкарабкивайся, меня на крестины позовешь…

Молоденькая медсестра воткнула мне в руку иголку, пристраивая капельницу, с другой стороны капельница уже стояла, и я подумала, что, наверное, похожа на распятую бабочку. Врач, моложавый блондин с голубыми, как весеннее небо, глазами, склонился надо мной, и я почувствовала запах бергамота, сандала и табака. И еще от него веяло спокойствием и уверенностью в себе.

– Что со мной? – еле слышно прошептала я.

– А ты не помнишь?

Я подумала и отрицательно повела головой.

– А куда ехала, помнишь?

– Нет.

Доктор нахмурился. Потом озабоченно спросил:

– А как зовут тебя, помнишь?

– Да.

– А это кто? – Он указал на Молочкову, тихо стоявшую у окна.

– Галя.

– Чудесно! – обрадовался врач. – Амнезия затронула только конкретные события. И лучше их не вспоминать.

Галя навещала меня каждый день, подолгу просиживая у моей кровати. Евгений Андреевич, тот самый блондин, мой лечащий врач, приходил, даже если у него не было дежурства. Просто проверить, как я себя чувствую. Соседки по палате перемигивались и подталкивали друг друга локтями, одна я ничего не замечала, пока меня не просветила Галя.

– Да ведь Евгений Андреевич к тебе неравнодушен!

– Глупости, – заявила я.

Галя спорить не стала, сразу переведя разговор на свою полуторагодовалую дочь.

– Представляешь, собираемся вчера на улицу, я ее одеваю и между делом логопедом работаю. Говорю ей: «Алена, скажи «гулять». Она так громко и радостно: «Булять!» Я терпеливо растолковываю: «Нет, правильно надо говорить «гу-лять». Скажи: «гу…». Послушно повторяет: «гу…». А теперь: «лять», – говорю я. «Лять». «Вот молодец! – восхищаюсь я своими педагогическими способностями и дочкиной понятливостью. «А теперь все вместе: гу-лять». И слышу: «гу-блять». «Все, – говорю, – Алена, произноси по-старому».

В этот момент дверь распахнулась, впуская пахнущего свежестью Евгения Андреевича, и Галина быстро выскользнула в коридор.

– Как наши дела? – спросил доктор. Его пальцы споро пробежали по моему телу. – Здесь болит?