– Вот же гадство, – протянул Орлов, уставившись на тело.

– Не то слово, – подтвердил я. – Наш главный подозреваемый мертв. Что это, как не гадство…

Значит, не он, себя бы он так не задушил, но улики-то были серьёзные. И всё же этот парень был как-то в этом всём замешан… пока не попался на глаза настоящему маньяку.

– Чем обрадуешь, Ванька? – спросил я, заходя в кабинет к судмеду.

– Ну, как сказать, – он усмехнулся. – Кое-что есть. Чай будешь? Там сухарики с маком есть.

– Не, времени мало, – я помотал головой. – Надо в прокуратуру ехать, Кобылкина душить. Его версия явно посыпалась, пусть имеет в виду. Там чай и хлебну.

– Ну смотри, – Ванька достал листочек из стопки бумаг. – Вот, предварительная справка. Как я говорил, смерть наступила в результате асфиксии примерно за четыре-шесть часов до того, как я его осмотрел на месте происшествия.

– Ого, – я почесал макушку, – какая точность… а Ручка обычно говорит в районе суток, ну и плюс-минус километр.

– Не веришь? – насупился молодой судмед.

– Да верю, верю, – поспешил закивать я, морща лоб. – Просто анализы ещё не пришли и биохимия, а ты так точно определил… Вот и…

– Вижу, что сомневаешься, – надув губы, перебил меня медик. – иди за мной.

– Куда?

– Щас сам все увидишь. Современный эксперт определяет время смерти по морфологическим признакам, не все на биохимию уповать. Вот…

Мы вошли в секционную, где на одном из столов из нержавейки покоился исследуемый труп Мишки Зиновьева, накрытый простыней.

– Гляди, – Ванька чуть откинул простынь и стал водить пальцем по телу, как по топографической карте, показывая мне очевидные, на его взгляд, вещи: – Судя по выраженной трупной ригидности, смерть наступила примерно в указанный мной период, – медленно, словно смакуя каждое слово, проговорил судмедэксперт, приглаживая рукой складку на своем белом халате. – Посмотри: мышцы конечностей твёрдые, напряжённые, как будто тело превратилось в камень. Это классическое проявление первой стадии окоченения, которое начинается через два-три часа после смерти и достигает своего пика через десять-двенадцать.

– Ваня, – я поморщился, – всё, я верю тебе…

– Нет уж, подожди…

Он коснулся тыльной стороны ладони покойника, затем слегка надавил на запястье, пробуя на сопротивление.

– Вот, смотри, видишь? Ригидность ещё обратима – это значит, что процесс только набирает силу. Через несколько часов попытка согнуть сустав либо приведёт к хрусту волокон, либо вообще будет безуспешной.

Эксперт выпрямился и достал фонарик, направил свет на шею, потом провёл лучиком по бокам туловища, задержался на животе.

– А теперь обрати внимание на трупные пятна. Локализуются по нижней поверхности тела, но, что важно, они не смещаются при надавливании, лишь слегка бледнеют. Это значит, что кровь окончательно зафиксировалась в капиллярах, а процесс гипостаза завершился. Опять же, ключевой показатель: кровь начинает стекаться в нижние участки тела спустя 30–40 минут после смерти, а полное формирование пятен происходит в течение четырёх-шести часов. Что нам это даёт? – Ваня торжествующе взглянул на меня, как профессор на нерадивого аспиранта.

– Мне фиолетово.

– Вот именно! Это даёт нам временное окно, которое подтверждает изначальный вердикт: смерть наступила уже теперь примерно…

Он посмотрел на часы, подсчитывая.

– Все, хорош, – я повернулся, чтобы уйти.

– Но это ещё не всё, – бубнил мне в спину дотошный эксперт. – Температура тела. На ощупь кожа холодная, но на уровне глубоких тканей ещё сохраняется остаточное тепло. С момента смерти в среднем температура тела снижается на градус-полтора в час. Я вот только что замерил ректальную температуру – 34,2 градуса. С учётом условий окружающей среды, этот показатель как раз вписывается в заявленный временной промежуток.