— Лезли степнячки с болотянами на нас, братцы, дуром просто. Их самострелы на пятьсот шагов бьют, а наши — на три сотни саженей, и только. Да и чаровники болотянские — не чета нашим. Много народа чистоверного в том Белогороде сгибло. Сам воеводский голова Сазан Дергасын! Ну-у-у, человек был! Умище! Силища! Ан и его безносая не обошла.

Ну, и меня сплеткой боевой садануло так, что руки-ноги потом в лечебне собирали-собирали, да вишь, не все собрали…

— Больно было, дядька Архип? — с дрожью в голосе спросил возчик Гавря, подавшись вперед, в круг кострового света.

— Дура… — беззлобно усмехнулся Скворец. — Больно — это когда лошадь на ногу наступит. А на войне, за Россейщину да Всеблагого Отца страдая, воин любую муку примет, лишь бы ворога одолеть. Так-то…

— Старшой, а сказывали в Нижнем на пристани, что ты с войны с двумя руками пришел, — влез в разговор вернувшийся от ручья Ефим Боборыка. — А вскорости пошел на куний промысел с Еремкой Вдовкасыном, вот в энти самые места вроде. Тут, босяки пристанные гутарили, тебя на тракте и нашли, чуть живого. Был ты весь пораненный, подранный, а руку твою словно свиньи жевали. Знахарь в Выксе тебе руку-то и оттяпал, чтобы, значит, нутряной огонь тебя не пожег. Ты в бреду все Еремку звал, винился перед ним, да сгинул Еремка, без следа сгинул. Не так разве?

— Ты сарынь всякую, что вроде собаки базлает, слушай-слушай, да не заслушивайся, — спокойно ответил дядька Архип, выпустив сизое дымное колечко. Однако от Бойши не укрылось, что Скворец нахмурился и глаза его заблестели, как у припадочного, — зло и дико.

Поговорили еще немного, кто о чем. Бойша достал звонник, спел любимую, обозную:

Возчики помоложе затеяли было чикой баловаться, но дядька Архип хлопнул в ладоши и сердитым голосом крикнул:

— Все, чистоверные! Утро вечера завсегда светлее. Ночевать будем.

Наскоро отмолившись, возчики полезли в шалаши, укрываясь тулупами. В костер сунули бревнину-долгушу, кинули жребий — кому до подзари сторожить, а кому — после, и вскоре все замерло на лесной полянке. Притухший костер давал мало света, и Бойше, проверявшему, хорошо ли засупонены возы с товаром, показалось, что лес сам собой надвинулся со всех сторон, стеной встал у подвод, поглотив и лошадей, и возчиков.

«Ишь ты, страх-то как разбирает! Ну и дикие ж места», — подумал он, возвращаясь к костру. Все уже спали, лишь горбился в сторонке Луха Борода, жребный сторож.

«С этим можно спокойно ночевать, не продаст, серьезный мужик», — успокоил сам себя Бойша, укладываясь на стеганый потник у костра. Лезть в душный шалаш не хотелось — блохи одолеют.

Он был уверен, что после тяжелого дня сон придет сразу, но ошибся. Думы толклись в голове, как комары над лампой. «Пять верст. Всего пять верст! Ежели сейчас тишком уползти да быстро побежать… К утру обернуться очень даже спокойно можно. Эх-ма, кабы дорогу еще знать. Скворец говорил — на полночь надо идти. А как тут, ночью, в чащобе, разберешь, где полночь, а где полдень? В лабах у профов специальные штуковины есть, чтобы знать, куда идти. Со стрелками бегучими. Да-а…»