– Не видел ее с самого утра. Вроде бы она уходила на базар с Азой и Ломасом… а, может, и с кем другим. Может, и вернулась, а я все проспал. Наверное, положила травы в комнате возле святилища и пошла в лес. Ты же знаешь, она любит спать в гроте возле озера.

– Эта несносная девочка встретила сороковую весну. Когда она наконец-то повзрослеет и поймет, что благодаря Ее милости является моей старшей дочерью и преемницей?

Эрлин смущенно улыбнулся.

– Ты чересчур строга, матушка. Это же Трина. Да и что такое сороковая весна для Ее жрецов? Мы ведь не люди. Смертные сказали бы, что она не так давно встретила совершеннолетие…

– Свое темное совершеннолетие она отпраздновала очень и очень давно, – заметила Диомеда. – Однажды я накажу ее, помяни мое слово. И она надолго это запомнит.

– Воля твоя, матушка, – с легкостью согласился сын. – А теперь я могу вернуться в постель? Мне снился приятный сон. То есть, я хотел сказать, нужно же набираться сил перед вечерними приготовлениями к празднику?

Жрица улыбнулась и кивнула.

– Конечно, дитя. Пусть Она дарует тебе много приятных снов.

Внутренние коридоры храма встретили Диомеду долгожданной прохладой. В воздухе разливались знакомые ароматы благовонных масел и особых смесей трав, которыми наполняли курильницы. Она подошла к двери кладовой и уже обхватила пальцами ручку, но так ее и не открыла. Жрица выпрямилась и замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Лазурный храм дремал, убаюканный полуденным зноем. Путники появлялись здесь часто, порой ночевали и делили трапезу со жрецами, но никто не приходил к порогу обители Великой Богини со злыми намерениями. Но сейчас Диомеда слышала – нет, чувствовала кожей – незнакомую темную силу. Не то чтобы эта сила хотела причинить ей или ее детям вред… Пройдя чуть дальше по коридору, жрица открыла дверь святилища и осторожно заглянула внутрь. Комнату с низким потолком освещали масляные лампы и свечи, поставленные у небольшого алтаря. Именно там, возле священного камня – первого камня лазурного храма, оставленного госпожой – на коленях сидела черноволосая женщина в белых одеждах. Ощутив чужое присутствие, она медленно повернула голову и посмотрела на Диомеду. У женщины было красивое бледное лицо с неестественно алыми губами. Поймав взгляд темно-синих глаз, жрица невольно попятилась. Ей показалось, что на нее смотрит сама Великая Тьма.

– Я не причиню тебе вреда, госпожа, – заговорила женщина приятным низким голосом.

Что в ее образе показалось Диомеде странным? Легкое свечение, исходившее от кожи незнакомки. Пряди волос, черных, как вороново крыло, колебались, подобно змеям, но пламя свечей оставалось спокойным. Святилище находилось в самом сердце храма, и ветра сюда не проникали.

– Кто ты? – спросила жрица. – Как ты сюда попала?

Женщина с улыбкой протянула к ней руку, и пальцы Диомеды инстинктивно обхватили правое запястье, закрывая ладонью маленькую татуировку. Истинное имя госпожи, написанное на древнем языке. Этот знак один из жрецов оставил на ней в ту ночь, когда она приняла свои обеты.

– Не бойся, – сказала незнакомка. – Сейчас я уйду. Можешь думать, что это всего лишь сон.

Она положила руку на алтарный камень, и по молочно-белой коже пробежали крохотные язычки ярко-голубого пламени. Невидимый порыв ветра отбросил волосы женщины назад, открывая шею. Пламя свечей и масляных ламп отразилось в медальоне из светлого металла и погасло. Черноволосая женщина закрыла глаза, прижалась лбом к камню и быстро зашептала заклинание на незнакомом Диомеде языке. Она различила лишь одно слово – свое имя. Дикие пустынные племена, среди которых она появилась на свет, называли так редких и прекрасных насекомых – ночных бабочек с темными бархатистыми крыльями.