Как все глупо получилось…

— Кхассер? — скрипучий голос вывел его из задумчивости.

По узкой тропе из чащи вышла старая травница. Тяжело опираясь на узловатый посох, она поправила на плече битком набитую сумму.

— Ты что здесь прячешься?

— Не прячусь, — устало ответил кхассер, — просто стою.

— Ну, стой-стой, — прокряхтела и дальше пошла.

Она уже скрылась за поворотом, когда Брейр пришел в себя, усилием воли отогнал наваждение и метнулся следом.

— Давай сюда, — не дожидаясь согласия, забрал у нее сумку и закинул себе на плечо.

— Да сама я могу…

— Иди уже, старая, и не ворчи.

Они молча перешли по мосткам на другой берег, миновали унылую рощу и незаметной тропой углубились в лес. Он готовился к зиме, сбрасывал листья, замедлял жизненные потоки, постепенно засыпая. И между темных стволов уже издалека можно было рассмотреть покосившуюся избушку.

— Как ты не колеешь зимой в этой лачуге? — хмуро поинтересовался кхассер, когда подошли ближе, — дунь, плюнь, и развалится.

— А я не дую и не плюю. Берегу, — проворчала она, вытаскивая у него из рук суму.

Старая травница очень ревниво относилась к своим сборам. Ей все казалось, что грубые мужские руки не так возьмут, сомнут, испортят. Вот то ли дело, ласковые тонкие пальчики целительницы…

— Не нашли?

Ей не нужно было уточнять, о чем речь. Кхассер и так все понял и удрученно кивнул.

— И не найдешь, — безжалостно припечатала старуха, — Она умненькая девочка и упорная. И так долго думала прежде, чем уйти.

— Думала?

— Кто бы на ее месте не думал? Когда мужчина, в котором души не чаешь, другую приводит, а тебя за порог? Тут любая бы взбунтовалась. Или полагал, что сидеть будет и ждать? — горько спросила Нарва. Скучала она по девочке из Шатарии. Не с кем было обсудить полевые травы, выпить чаю полынного, да и просто молча посидеть на крыльце. — Мучалась она…все надеялась на что-то.

Каждое ее слово ржавым гвоздем забивалось под ребра.

— Зачем ты так с ней? Хорошая ведь. Наша, родная. Была…

Можно было сказать, что эмоции застлали разум, что коварная Высшая одурманила, но оправдываться не хотелось.

— Я совершил ошибку.

— Дорогие у тебя ошибки, кхассер. Очень дорогие. Жаль, что расплачиваться приходится другим.

— Жаль.

После разговора с Нарвой Брейр чувствовал себя преотвратно.

Смысла откладывать отъезд в столицу не было. За оставшуюся ночь Доминику не найти, а все остальное не имело значения. Вернувшись в замок, кхассер даже не стал подниматься к себе. Просто подозвал Кайрона, сказал, что тот до весны остается за главного, потом взял первую попавшуюся вирту и вылетел за ворота.