Наконец, для того чтобы обитатель этого очаровательного жилища соответствовал обстановке, Бальзак заказал у портного Бюиссона (улица Ришелье, дом номер сто восемь) «29 апреля – черные выходные панталоны стоимостью 45 франков и белый пикейный жилет за 15 франков; 23 мая – синий сюртук из тонкого сукна за 120 франков; тиковые панталоны цвета маренго за 28 франков; светло-коричневый пикейный жилет за 20 франков». В его безумствах было даже нечто героическое. Он словно говорил: «Мои кредиторы вопят, кузен их усмиряет; семья наша разоряется, а я трачу деньги». Но кто же будет расплачиваться? Проще всего было с портным Бюиссоном: этот образцовый поставщик принимал векселя Оноре, разрешал их без конца переписывать – он верил в будущее своего гениального клиента. Преданный поклонник Бальзака, он до такой степени был ослеплен его пылом и остроумием, ему так льстили похвалы заказчика, что порою он даже рассчитывался с кухаркой Оноре и принимал участие в невероятных деловых начинаниях Бальзака, которого называл «мой клиент, мой соотечественник и почти, осмеливаюсь сказать, мой друг». Что же касается торговцев мебелью, то Латуш выдавал дружеские векселя и сам входил в долги, чтобы спасти своего собрата. Кроме того, Латуш помогал устраивать в газеты и журналы статьи, которые писал Оноре; в его поведении причудливо смешивались великодушие, кокетство и мизантропия.

«Человек, вы обещали прийти проведать своего больного собрата; это в порядке вещей. А я, стараясь снискать ваше благоволение, хочу вам сообщить, что рукопись, которую вы мне оставили, уже у господина Канеля: он, радея о ваших интересах, пришел за нею сам… Прощайте, человек. Радости вам и здоровья».

Удобно устроившись за красивым письменным столом, забыв и думать о своих плачевных делах в силу чудесной способности отвлекаться от действительности, Бальзак вновь ощутил горячее желание писать. Но за что приняться? Он приступал ко множеству произведений и ни одного не заканчивал. Он упоминает о каком-то романе, об «Истории раннего христианства». По его словам, он так уж устроен, что «его воображение начинает работать только в том случае, когда другой автор, пусть даже второстепенный, дает ему толчок». В первые годы творчества роль «другого автора» играли попеременно то Метьюрин, то Пиго-Лебрен или Дюкре-Дюминиль. Они вдохновляли его на мелодраматические романы, где непременно присутствует вечное трио: жертва, изверг и спаситель; они привили ему вкус к замкам с привидениями и полными опасностей подземельями. Латушу ставили в большую заслугу то, что он, дескать, направил Бальзака на путь Вальтера Скотта и Фенимора Купера, на путь близкого к реализму исторического романа. Но нужен ли был для этого Латуш? Все знакомые Бальзаку издатели – Мам, Гослен, Сотле – выпускали книги Фенимора Купера. Бальзак восторгался им. «Вот бы вести жизнь могиканина! – писал он Виктору Ратье. – О, как глубоко я постиг натуру дикаря! Я отлично понимаю корсаров, искателей приключений, людей, восстававших против общества».

Описывая в «Уэверли» и других своих ранних романах прошлое Шотландии, ее обычаи, жителей, повседневную жизнь, Вальтер Скотт подал великий пример. Он не просто создавал исторические романы – он писал социальные исследования. «Местный колорит играл только роль декорации, – пишет Морис Бардеш. – В центре картины находились персонажи весьма знаменательные, которые Бальзак позднее назовет „социальными типами“: шотландский помещик, деревенский пастор, вельможа, живущий при дворе, мелкий сельский дворянин, сторонник правящей династии, и сторонник претендента на престол, папист, камеронианец