В 1823 году Бальзак рассказал Томасси о том, что он задумал написать «Трактат о молитве». Томасси вскоре уехал из столицы в Бурж, где стал секретарем префекта; он уговаривал друга отказаться от этого плана: «Вы даже не представляете, до какой степени окреп бы ваш талант, если бы его питали идеи нравственные и религиозные… Но не вздумайте создавать такое произведение, как „Трактат о молитве“, под игом смятенных чувств». Томасси опасался – и с полным основанием – того эротико-мистического тона, которым Оноре описывал свои мирские страсти.

Жан Томасси – Бальзаку, 7 января 1824 года

«Расскажите мне подробнее о вашем „Трактате о молитве“. Чтобы создать такой труд, недостаточно обладать возвышенной душою и богатым воображением; для этого необходима еще привычка к религиозной обрядности, необходимо длительное общение с Богом, необходимо, наконец, проникнуться спиритуализмом, исполненным экзальтации и умиления… Если вы никогда не испытывали душевного трепета, внезапно заслышав торжественные звуки органа, если не приходили в глубокое волнение, внимая молодому священнику, призывающему бога Авраама благословить союз новобрачных, столь же юных, как и сам служитель Церкви… то отложите в сторону свой „Трактат о молитве“. Даже Руссо потерпел неудачу в подобном начинании, ибо он был чужд тех религиозных привычек, о которых я говорил. Одно дело – написать десять или даже тридцать строк в минуту просветления; совсем другое – поддерживать подобное состояние души на протяжении всего труда».

«Трактат о молитве» все еще оставался замыслом, а тем временем Бальзак опубликовал брошюру о «Праве первородства» и «Беспристрастную историю иезуитов», проникнутую необыкновенной ортодоксальностью. Книжечка о «Праве первородства» была написана не без блеска. Автор напоминал, что возделывать виноградники и выращивать леса – дело непростое, требующее терпения и времени, а потому собственность на них должна быть надолго закреплена; он указывал на опасности, связанные с разделом земельных владений между многочисленными наследниками, получающими при этом равную долю, ибо это «умножает честолюбивые устремления в стране, которая, в отличие от Англии, не может предоставить молодежи широких возможностей для применения своих сил». Однако брошюра была, без сомнения, заказана Рессоном, сторонником оппозиции, которая стремилась приписать правительству гораздо более реакционные и мрачные намерения, чем это было в действительности. А наши волчата были готовы на все, лишь бы заработать малую толику «живых денег», как выражался Бальзак, всегда предпочитавший звонкую монету векселям книгопродавцев, которые постоянно приходилось учитывать и по которым не часто удавалось получить в срок.

«– Дети мои, – сказал Фино, – либеральной партии необходимо оживить свою полемику, ведь ей сейчас не за что бранить правительство, и вы понимаете, в каком затруднительном положении оказалась оппозиция. Кто из вас согласен написать брошюру о необходимости восстановить право первородства, чтобы можно было поднять шум против тайных замыслов двора? За работу хорошо заплатят.

– Я! – отозвался Гектор Мерлен. – Это соответствует моим убеждениям.

– Твоя партия, пожалуй, скажет, что ты порочишь ее, – возразил Фино. – Фелисьен, возьмись-ка ты за это дело. Дориа издаст брошюру, мы сохраним все в тайне.

– А сколько дадут? – спросил Верну.

– Шестьсот франков. Ты подпишешься: „Граф К…“»[66].

Бальзак талантливо играл роль адвоката дьявола, и, кто знает, не себя ли он имел в виду, когда писал этот отрывок? Он с такой легкостью влезал в шкуру противника! Разумеется, он не решился послать свою брошюру о «Праве первородства» родителям, но отправил ее без подписи Сюрвилям. Бернар-Франсуа в день получения брошюры гостил у зятя. Он прочел ее, возмутился ретроградными взглядами автора и тотчас же сел строчить опровержение. Лора, догадавшаяся, что брошюра написана Оноре, немало позабавилась. «Эта словесная дуэль между отцом и сыном, которые разили друг друга перьями, казалась ей необыкновенно смешной», – пишет Аригон в своей книге о первых литературных шагах Бальзака.