– Постойте, – прервал ее Селби. – Значит, вчера вы видели эту женщину на автобусной станции?

– Да, когда ждала автобус на Сан-Франциско.

– Не могли бы вы описать ее наружность?

– По правде, я больше могу сказать о малышке, чем о матери. Знаете, когда вы теряете ребенка… – Конец фразы потонул в рыданиях.

Взгляд Селби выдавал его острый интерес к словам женщины. Вслух он сказал:

– Я очень хорошо понимаю вас, миссис Хантер, вы только что потеряли свое дитя и, конечно, более внимательно смотрели на ребенка, чем сделали бы это при других обстоятельствах. Не так ли?

Она кивнула утвердительно.

– Я сказала себе: какая счастливая мать, ведь ее дочурка при ней. Наверное, я была эгоистичной, но не могла избавиться от горькой мысли: почему судьба избрала меня из огромного множества… Нет, наверное, все-таки я так не думала, мистер Селби, но…

– Я понимаю, – поспешно остановил ее прокурор. – Скажите, это может быть очень важно. Женщина не почувствовала, что вы чрезмерно заинтересовались ее ребенком?

– О да. Она заметила мой взгляд и… Наверное, ей показалось, что я не совсем в себе, и она встала между мной и колыбелькой. Это задело меня. Я сказала, что потеряла свою крошку и потому так смотрю на ее ребенка. Она мне очень посочувствовала. Оказывается, женщина прочитала об аварии в утренней газете; она задала мне массу вопросов… Правда, мне совсем не хотелось обсуждать аварию.

– О чем она вас расспрашивала? – поинтересовался Селби.

– Она спрашивала о машине, особенно интересовалась, заметила ли я, кто был за рулем и сколько человек находилось в машине… Мне не хотелось обсуждать это, но в то же время я не желала показаться грубой, особенно после того, как она столь доброжелательно ко мне отнеслась. Я попыталась сменить тему и начала расспрашивать женщину о ребенке, о его возрасте.

– Она назвала дату рождения?

– Да, девятнадцатое июля. Я запомнила, потому что моя дочурка родилась пятого июля; ее ребенок оказался на две недели моложе, чем моя Мэри.

– Не припомните ли точное время разговора?

– Не знаю, как насчет «точного времени», но я ждала автобус на Сан-Франциско. По расписанию он должен отходить в одиннадцать тридцать три. Думаю, автобус опоздал минут на пять-десять и отошел примерно в одиннадцать сорок… Впрочем, наверное, вы без труда сможете уточнить время на станции.

– Когда вы уезжали, где находилась женщина?

– Сидела на скамье. Она сказала, что ждет друзей.

– Она показывала вам ребенка?

– О да. После того как я рассказала ей о Мэри, она позволила мне смотреть на девочку, сколько захочу… А когда я начала плакать, она утешала меня, как могла.

– Интересно, могли бы вы описать ее?

– Женщину?

– Да.

– Лет на пять моложе меня. Мне… тридцать два. Темные волосы. Карие глаза. Была одета в светло-бежевый жакет, такую же юбку и легкую шелковую блузку розового цвета. Воротник был застегнут брошкой из горного хрусталя. На руках светло-коричневые кожаные перчатки. Ребенок был в плетеной колыбельке под розовым одеялом с белыми слониками на нем. Она говорила, что ожидает каких-то друзей… Казалось, она сильно нервничает. Поинтересовалась, знаю ли я кого-нибудь в Мэдисон-Сити, и спросила о мистере Карре, адвокате.

– Что вы ей ответили?

– Я сказала ей, что, по слухам, мистер Карр замечательный адвокат. В ответ она сообщила, что мистер Карр защищает ее интересы. Я поняла, что у женщины какие-то проблемы с мужем. Мне не хотелось лезть не в свои дела.

– Вы долго беседовали?

– Должно быть, минут десять-пятнадцать.

– И вам показалось, что женщина нервничает?