Я невольно улыбаюсь своим мыслям, а Ландар, заметив моё настроение, улыбается мне. Я еду в телеге, а он бредёт рядом, время от времени понукая осла.

За небольшой рощицей оказывается премилая лужайка — пёстрая, окутанная медвяным ароматом и жужжанием пчёл.

Ландар решает сделать привал.

— Философу (так зовут ослика) нужно отдохнуть,  да и нам не помешает.

Муж (как же непривычно произносить это слово) помогает мне спуститься, достаёт покрывало и корзинку со снедью — окорок, сыр, зелень, вино. Что ж, можно соорудить отличные бутербродики. Чем я с удовольствием и занимаюсь.

Ландар же устраивается под ближайшим деревом, грызёт травинку и наблюдает за мной.

Когда протягиваю ему бутерброд, перехватывает мою руку и несколько секунд пристально смотрит в глаза. Снова вытягивает душу через зрачки. Сглатываю и отвожу взгляд.

Ландар отпускает мою руку и принимается с упоением жевать.

Разливаю вино по глиняным стаканчикам. Один передаю мужу. Он отхлёбывает и поднимает большой палец вверх, что во всех мирах (во всяком случае, очень на это надеюсь) значит, одно и то же: класс!

— Надо же! — говорит он, щурясь и уплетая следующий бутерброд. — Кто бы мог подумать, что нужно просто соединить продукты слоями, и будет так вкусно! Где вы этому научились, ваше высочество? В башне?

Спрашивает с хитрецой, вроде разморенный и довольный, как сытый кот, но скрытая угроза и недоверие сквозят в каждом слове.

— Ага, — почти весело отзываюсь я, раскладывая петрушку веером на импровизированной тарелке, под которую приспособила сочные листья растущего неподалёку лопуха, — свободного времени много. Можно тренироваться и приобретать полезные навыки.

Он лишь хмыкает, допивает вино, закидывает руки за голову и прикрывает глаза.

Не поверил ни единому слову. Впрочем, я и не ждала. Он наверняка знает, что я — залётная. Но зачем-то темнит. И это несказанно нервирует.

Собираю остатки еды в корзину. Укладываю обратно в повозку, не забыв потрепать по холке Философа. Он флегматично жуёт траву, наверное, для него невероятно вкусную, особенно, по сравнению с соломой, что перепала ему на королевском дворе.

Брр! Двор вспоминать совсем не хочется. Королева мне теперь будет в кошмарах сниться. И пугать. Даже несмотря на то, что красива, как Николь Кидман.

— Там… между деревьев… ручей… — Ландар отвлекает меня от невесёлых мыслей, лениво и чуть устало махнув в сторону рощицы. — Вам не составит труда принести воды? Очень хочется пить…

Это… просьба? Я могу отказаться?

Но мне нетрудно, потому что выходит даже мило. Выбираю из груды керамики, которой полна наша повозка, кувшин и отвечаю:

— Да, конечно, принесу…

Он не открывает глаз, небрежно бросает:

— Заранее спасибо.

Умеет произвести впечатление и тут же испортить.

Ручеёк действительно находится за ближайшими деревьями. И, глядя на него, я впервые понимаю истинное значение фразы «кристально чистый». Всё дно видно, камешки, веточки, редких рыбёшек.

Ручеёк журчит тихо, неспешно, будто рассказывает что-то простое и доброе. Можно наклониться, близко-близко, прислушаться и узнаешь самую важную тайну…

Например, что за спиной двое.

Морды гадкие, сами чумазые, разит от них, как от бомжей.

Один тощий, как жердь. Другой коренастый.

Оба лыбятся.

— Ты посмотри, какая краля, Питер. Наверняка, дочь какого-нибудь богатея.

— Верно, Майкл, — отзывается второй, — смотри, как бела и нежна. А волосы! Чистое серебро! Никогда не видел таких.

Пытается схватить меня за косу, но я шарахаю его кувшином по голове и отскакиваю.

Кувшин разлетается, а здоровяку хоть бы хны. Только стирает рукой кровь и зло ухмыляется.